Рита Мурашова - Стиши. 2009—2022

Когда тяжелым давит грузом
на плечи рыцарский обет,
сменяю панцирь я – на блузу!
шлем – на берет!

И пусть победами непросто
похвастать мне, я быть бы рад
бесславнейшим из крестоносцев —
у райских врат!

2009

Подними голову, Сильвия, дверь открой,
выгони из дому все отравляющий газ,
не выключателей – клавиш коснись рукой,
пусть наполняется воздух потоками фраз.

Вот же твое оружье – бумаги лист,
стрекот машинки, как выстрелов череда.
Самым оправданным из бытовых убийств
будет попытка метафорой передать

то трепетанье нервов, как на ветру:
«Тряпкой застиранной заколыхалась душа.
Чем истончаться – быстрее сама умру,
чем задыхаться – усну, перестав дышать».

Подними голову, Сильвия! Дверь открой!
Не докричаться, как няне твоих детей…
В этом удушливом мире, тем боле зимой,
не избежать ни любви, ни ее потерь.

Я выживу. Всем деспотам назло.
Чтоб ни случилось, долго буду тлеть я.
Завьюжило, снегами замело,
и спрашивает грубо каждый третий:
«Есть прикурить?»
Делюсь, даю зажечь
из коробка едва живую спичку…
Поток курящих так же будет течь,
а я – дичать в морозном безразличье.
Я не курю. Лишь бережно храню
огонь в тепле молитвенного жеста…
К весеннему шагает алтарю
холодная, как мачеха, невеста —
Зима…
А я готовлю душу впрок:
поэзия, и музыка, и память
о всех угасших, спичек коробок —
последний, чтобы мне к весне оттаять.

2016

Сняв кожу,
повесив, как плащ, у двери,
тушуюсь в прихожей,
все тело – горит.

Еще не остыло
от сотен их глаз,
от сотен постылых
натуженных фраз.

Скорее бы в воду —
до скрипа отмыть,
как губы, свободу
о всем говорить.

Черпнуть горстку соли,
в своей разлитой,
растворенной боли
стать только собой.

2018

Там каждый год – неурожайный год,
там каждый метр земли – промерз на метры.
И всякий, кто полюбит, не найдет
любви ответной.

И там живущие в избранном забытье
осознают: им малый срок отмерен.
До темноты – в стенах библиотек,
затем – кофеен,

чтоб ночь не спать, тем самым век прожить
других длиннее: день им – слишком краток.
По побережью еженочно тянут нить
людей-лампадок.

И просят в книгах читанную страсть —
для доли их – при краткости – неброской.
И дернул ж меня – черт? – саму попасть
на этот остров.

Здесь розы чтут, а маки не при деле,
в пыли, склонясь, алеют у дорог.
Так и душа моя в моем усталом теле
поникла, от разлуки на пределе…
О, поскорей отбыть болгарский срок!

Будь не в обиде, щедрая страна!
Спасибо за твое гостеприимство,
но не отвыкнуть: Родина – одна,
и, хоть немного времени для сна,
мой мальчик успевает мне присниться.

Здесь розы чтут, но маки мне, однако,
гораздо пышных запахов милей.
И вот, вроде провидческого знака,
растут, слезами черными накапав
из чашечек… Дороги же – к тебе.

Когда я Сольвейг, воздух свеж и сиз,
колюч от лап пронзающих деревьев
и заштрихован – так, что только из
зверей кому возможно выйти к двери.

Когда я Сольвейг, чужды города
душе моей, оскалившейся дико,
прозрачной, как озерная вода,
и плачущей, как тает кубик льда,
от в соснах заблудившегося крика.

Когда я Сольвейг, голос твой дрожит,
дурной мой Пер, гонимый злой молвою.
Позволь мне, друг, твою заштопать жизнь,
брат нелюдимый, здесь расположись —
в тепле огня и терпком духе хвои…

Когда я Сольвейг, ты – уже не плох,
совсем иное я пою отныне:
пусть люди знают, Пуговичник, Бог,
что путь мой солнечный и лыжный непрерывен!..

2013

К радости поводом быть и надежде я плохо умею,
не человек, а нарыв, прыщ, что вечно зреет.
Возьмем бутылку вина, как в песне Аманды Мейр?
Станет обычный диван словно Skinnarviksberget.