Дмитрий Гольденберг - Диалоги с самсарой. Стиходелии. 2012—2021

Пальцем считывается с татуировки готика.
После – верёвка повяжет шею, руки и ноги.
Бес Англиков – суперзвезда в фильме «Порноэротика полуневротика».
Фавны, вакхи, сатиры, грехом утомившись, слагают об этом эклоги.

Рождество застаёт нас оглушёнными ходом времени.
Немые свидетели помогут нам подняться с колен.
Бес Англиков выползет на свет, когда кобыла сивых тонов разрешится от бремени,
А Зевс, от усилия крякнув, выдернет из чёрной дыры натёртый до боли член.

Молили униженно «диджея мирового класса» подбавить драйва,
Однако момент был необратимо упущен.
Жрец Вонг помнил убийство эрцгерцога в Сараево
И, затягиваясь в чёрную кожу, жёстко сострадал неимущим.

После – свистопляска с кинжалами,
Шашлык из вырезки мяса муравьеда.
Либертин поплёвывает Упанишадами,
Выйдя из офиса логопеда.

Городок на оконечности полуострова
Запеленговал капитана ледокола секретной связью.
Князь Тьмы въедет на белой лошади в земли графа Калиострова,
Кто же станет чинить препоны князю?

Оборотни уже слились с местным населением,
Поздно звонить в специальные службы.
Граф, промотав состояние, умер и переродился комнатным растением,
Проданным с молотка на покрытие долгов, ушедших на его непотребные нужды.

[1]
История представляется нам века́ми
Воспоминаниями о будущем
И предсказаниями о былом.

Мы же сидим и внемлем, высунувши язык.
Змеи завязываются гордиевым узлом.
Красные ромбы с чёрными ободками
Выстроены куполом, ромбами орудующим,
Друг к другу впритык.

[2]
О, как восторженно Вы, вдохновенно какали!…
Я плакал, плакал и ходил в густой траве.
Теряя сыр, воро́ны кровохаркали,
Колокола ж гудели, гулко, в голове.

В баклуши бья сидел, теряя нить я,
Пока мультипликация вертелась.
И знал, что невозможно обратить тя,
Любовь моя, во что бы мне хотелось.

Лоснится жирным воском власяница
И, воскурив хашиш и сассафрас,
На мир зияют чёрные бойницы
Твоих прокомпостированных глаз!

Декабристка я, декабристка
На цепочке у обелиска, о одалиска я,
Питерская марксистка, бомбистка отчаянная,
Фалангистка, курсистка. Ворсиста

Шёрстка контрабандиста, лукаво щурит глаз таможня Верещагина.
Зерниста длань дантистова,
Сверлящая бесконечность пятериком лазерных лучей.
Божидар, смешивая взрывчатку с яичницей для премьера Аметистова,
Косится на телеэкран парой чёрных горящих ненавистью палачей.

Мир сделан из языка.
Мир – это текст, бегущий во все стороны света.
Мир – это шаман, глоссолалирующий у костерка.
Мир – это завёрнутая в газету галета.

Геометрически правильная скользкая стезя.
Фокусник ловко сбрасывает планету в карман.
«Место и время операций изменить нельзя»…
«Эдак миластисдарь, батенька, Вы ж не иначе как, ёлки зеленые, наркоман»…

Тёмная энергия распространяется всё далее.
Вселенная распространяется, словно магическое «письмо счастья».
Время, потерянное на обозрение утопающего в песке сандалия,
Вернётся, слегка подкрутив колёсики на ролексе запястья.

«Старушка слепенька на третий глаз, горбата
В одной руке клюка, в другой Махабхарата».
Олеся с орловоглавым ануннаком закровосме́сит.
Секс наиболее интенсивен после удачного терракта.

Эльфы жонглируют гиацинтовыми артефактами в форме яблок и груш.
Рекс Сордаэр, расправив крылья, закуролесит
Над хороводами работников на лугах тессеракта
С лучезарной флюоресцирущей надписью на воротах: «Ловушка для Душ».

«Да, скифы мы», в скафандрах, в саркофагах,
В плащах, с наушниками, в крагах, в передрягах,
Мы с мегафоном в чёрную дыру кричим: «Ау!»
Оттуда шлют… фисташки, курагу.

Ахули то, забей на всё и вся.
Все тяжкие, пустись и в них, и далее.
Осенний дождь, слезливо морося,
Сонетом Анатолия к Наталии,

Шансоном Мелитополя к Вестфалии
И страстью калорифера к сандалии.
Войдя вовнутрь сих домов и обиталищ,
Становишься жильцом и обсуждаешь

Животрепещущие факты бытия.
Таким жильцом не мог бы быть и я…
Шаман, шайтан души твоей чердак
Избрал себе пристанищем, жилищем.