Владимир Белиловский - Убегает времени река

Нет вечности, но пусть проходят годы,
Я свет ловлю, я пью росу с листа.
Вселенной властелин и раб природы,
Где солнце – эти сладкие уста.

Куда стремимся мы, каких нам надо
Плодов. Но, не возделывая сад,
Живем в раю мы по законам ада,
Друг друга поджидая из засад.
Мы – хищники, порой в овечьей шкуре,
Развития прошедшие века,
Прибавив новой тьмы и новой дури,
Нам старой не убавили пока.
С искусств вершин главой опять невинной,
Возвысясь над добром людским и злом,
Утробный рык с компьютерной дубиной
Несем пещерам с ядерным костром.

Пора б за ум – опять эмоция…
Потом ни охнуть, ни вздохнуть.
Нам карта не указ и лоция,
По кочкам свой особый путь.

Здесь алконавт лежит со стажем,
Который многим, умным даже,
В мир лучший указал дорогу,
На похмележ отправив к Богу.

Перегонял умело он,
И не к чему ходить к врачу,
Сначала сахар – в самогон,
А после – самогон в мочу.

Аршином общим ты его не мерь,
Ему лишь без бутылки было сложно.
А как он трезвость выдержит теперь,
Представить просто невозможно.

В веках известна мастера рука.
История прекрасна именами.
Ну а сейчас искусство свысока
Красиво лижет задницу рекламе.

Искусство
На то и искусство,
Что, боль
Маскируя искусно,
Затейливей все
И искристей
Свое продает бескорыстье.

Явный в экономике успех.
Если отнимать прокорм у всех,
Сфера духа и любви людская,
Все сговорчивее, опускаясь.

Моя душа того хотела,
Что ей подсказывало тело,
А разум – он за это тоже,
Он счастья не дает, похоже.
Хотя порой перечит совесть,
Исчезнуть в нужный миг готовясь,
Но даже чистое, большое
Не бой меж телом и душою.
А их вершащееся в тайне,
Всегда взаимовоспитанье.

Пустых амбиций и крутых разборок,
Где силы только царствует закон,
Благословен будь тот, кто мудр и зорок
И кто душевным светом наделен.

Апофеоз убийства плоти
Душою, говорящей против,
Телесная ль расправа с нею,
Что неразумней, что страшнее?!

Вот на истине снова поженят
И окажешься праведным вмиг.
Убеждения – заблужденья,
От которых еще не отвык.

Чем занимается моя планета,
Где наша жизнь – разменная монета,
И где химер и грез каких-то ради
Рожают, бьют, сражаются и гадят.

Висит на небе
Лунный серп.
Мятежна ночь
И дали глухи.
И облако, как старый серб
С серьгой, сверкающей на ухе.
Вдруг сполоха
Летящий блик,
Созвездий рвущиеся кони.
И меркнет потемневший лик
Зимы
На города иконе.

Итог воспитанья
нагляден и бросок,
И видно, кого мы растим,
без эксперта.
Ведь каждым десятым
растет отморозок,
А каждый второй —
его в будущем жертва.

Пахучий дым ветвился у огня.
Тугую шкуру подсекали острым —
Сдирали шкуру бурую с коня,
И плотоядно вздрагивали ноздри.
Стекал на землю пенящийся сок,
И мышцы мелко дергались на крупе,
И отсекали за куском кусок,
Дымящийся, кровавящийся, крупный.
Костер то вспыхивал, то глухо гас.
Куски шипели, попадая в угли.
Мерцали отсветы в разрезах глаз,
И, под бровями пропадая, тухли.
Был стан во сне.
А посвист степи гол,
И блекли тени предрассветно рано.
Кусок конины доедал монгол,
Дозорный первой сотни
Чингиз-хана.

Куда оно ушло, затихло, скрылось?
Оно, еще любимое детьми,
Прекраснейшее слово —
справедливость
Все реже произносится людьми.
А если произносят, то с издевкой,
Нацеливши в того, кто не у дел.
И скажет, улыбаясь, некто ловкий:
Ну что, ты справедливости хотел.
А те, поднаторевшие в сноровке,
Идолищу по имени мошна
Приносят в жертву нас,
Их много, ловких,
И наша справедливость им страшна.
И действуют, пока мы замолчали,
Порою покупая власть и суд.
Они нам лгут при свете,
А ночами
Уродуют лицо и ребра мнут.