Вижу звёзды расстояний
Выцветающих во тьму,
Шутку радуги на гране
И того, кто взял суму.
Слышу, как трещит невнятно
Аккуратная свеча:
«Всё равно… Давно… Понятно…
Перья с Божьего плеча…»
Я падал осадком на мёрзлые крыши,
Ложился золою январской на дно,
И чувствовал выдохи гибели ближе
Затишья, звенящего вечной струной.
Я выучил скрежет систем кровеносных —
Исконной природы отеческий зов,
Где дремлет родник на осинах и соснах
В обугленных снах вымирающих сов.
Я понял, что нет ни конца, ни начала,
А время – обман для наивных глупцов
И вспомнил, как сердца молитва звучала,
Баюкая строки на чашах весов.
Этот город таким ещё не был
Или, может, печали печать
На него наложила та небыль,
Что не может во мне замолчать?
Этот город бесплодных исканий
Прорастает в меня, как пучок
Планировок облупленных зданий,
Микросхем паутинных дорог.
В лабиринте коробок-хрущёвок
Или в друзе квартальных громад
Я на сердце ношу заголовок
И бросаю на облако взгляд.
Где-то там, в откровенье заката,
На который глядел Мандельштам,
Где оправдывать счастье не надо,
Я свои очертанья отдам.
Где-то там, за пределом границы,
Где не водится горя и бед,
Я увижу родимые лица,
Утекая в последний рассвет.
Эльфийский голос музы пью,
Евтерпы – Евы – Афродиты
В том неописанном Раю,
Где все в единой речи слиты.
Восходят тени – имена
Психеи или Персефоны
В окне, где полная луна
Ложится в обморок на кроны.
***
То ли восходит Есенин в душе
Русской – чеканкой зори,
То ли сентябрь на рубеже
Краской залил алтари…
То ли по новой открылся пейзаж
Жёлтого взмаха крыла
Осени, то ли я взял карандаш,
Ибо душа ожила…
Крутятся часиков старых усы,
И каравеллы плывут
В небе, дробятся, будто часы
На отголоски минут.
***
Начну я путь в осенней сыри,
Войду, как Пушкин, в листопад.
Бродягой был я в этом мире,
А в том поэтом буду, брат.
Я сохраню в груди юдоли,
Свою счастливую строку
И пламя самой нежной боли,
Чьё имя в сердце берегу.
Я сохраню святое имя,
Что дружит и гуляет со
Словами самыми простыми
И умывается росой.
Через осоку, пижму, куколь
Пойду к далёким берегам —
Подальше от державы кукол,
Поближе к ангельским рукам
И облакам…
Глубью ночи отточенный
Чёрный клёкот вороний
У дорожной обочины
Будто потусторонний.
Словно с вечностью спаяны
Неизвестности местности,
Небеса и окраины
Непроявленной резкости.
Крик отчаянья прорванный
В небо, ставшее хлопьями —
Это метятся вороны
В жертву клювами-копьями.
Так в оковах из холода
Длятся путника странствия
До рассветного солода,
До небесного царствия.
Стих – молитвы изнанка
В моей межрёберной клетке
Птицею спозаранку
Требует вольной ветки.
Плачет, кричит, курлычет,
Взыщет покоя луга,
Дав ощутить мне вычет
Радости из досуга.
Птичьего крика эхо
Вывернуто наружу —
В сон того человека,
Что заглянул мне в душу:
«Освободи, помилуй,
Вынь меня из Эреба,
Дай мне источник силы,
Дай мне глоточек неба…»
***
По-новому мне сдавливает грудь
Какая-то железная досада
О том, что не приклеить, не вернуть
Листвы, упавшей на дороги сада.
Я отломлю ещё один ломоть
От сердца, чтобы певчие клевали,
А далее под землю, в небо хоть,
Хоть в дымки расплетённые вуали.
Я отломлю от сердца что-нибудь
Для темы стихотворного сюжета
О том, что не приклеить, не вернуть,
Для тех, чья композиция пропета.
Я деревом тяну стволы во сне
И в чернозём впиваю корневища,
В цветами шелестящей тишине,
Камлающей у вечного кострища.
Я превращаюсь в дерево, росту,
Артерий ломких вытянув систему
В холодную свободы высоту,
В лазоревою вечности поэму.
***
Мы будем живы, будем – не помрём,
Стелился бы скатёркой только путь,
Стоял бы рядом друг богатырём,
А остальное ветром будет пусть…
Ты помнишь, как легко писал Хайям,
Не думая над точками над «и» —
Пускай вот так же солнце светит нам
Во внутренние добрые сады.
Обнимемся – была ли, не была,
Порадуемся за насущный миг,
Внимая, как прозрачна и бела
Рождественская музыка, старик.
Читать дальше