Антология - Советская поэзия. Том первый

Сейчас «проблема» галстука в поэзии может вызвать лишь улыбку, но ведь она не выдумана, она рождена своим временем, она лишь легкий живой штрих того времени, оттеняющий главное его содержание; ведь и вправду многим девушкам было не до сонетов Петрарки и улыбки Джоконды, и уж по крайней мере сами-то они считали, что их не тревожат «вздохи» таких же одержимых сверстников, — все это заменяли «плакаты и марши и красные лозунги снежной земли» (Я. Смеляков). Трогательный и дорогой штрих. Вот почему, с доброй улыбкой вспоминая то время, Я. Смеляков говорит в «Строгой любви»:

Трудно подытожить то огромное революционизирующее, формирующее идейно-эстетическое влияние, которое оказал на развитие всей советской поэзии В. Маяковский. Долгие годы он оставался центром притяжения для поэтов всех братских республик. Можно сказать, что послеоктябрьская поэзия развивалась под знаменем Маяковского и, стало быть, под знаменем нового искусства, революционного по духу, по содержанию, по форме. Почти все национальные поэзии испытали на себе воздействие его политической, гражданской лирики. Непосредственное влияние Маяковского испытали на себе такие крупные советские поэты, как П. Тычина и Е. Чаренц, Н. Асеев и С. Кирсанов, С. Чиковани и М. Бажан, Г. Гулям и А. Токомбаев.

Не случайно советское литературоведение ведет изучение «типологической закономерности искусства Маяковского в поэзии XX века». Вывод этот подтверждается творческим опытом крупнейших поэтов за рубежом, таких, как Н. Хикмет, Л. Арагон, П. Элюар, С.-К. Нейман, и других, и, конечно, более близкими нам примерами, которые есть в поэзии народов Советского Союза. Конкретные влияния прослежены в многочисленных работах на эту тему.

Е. Чаренц, с гордостью называющий себя учеником русского поэта, пришел в поэзию сразу после Октября с блоковской темой возмездия старому миру, воспринимая революцию как «грозовой вихрь», как «мировой пожар». Но уже после свержения дашнакского режима и установления Советской власти в Армении в 1920 году, когда армянская поэзия «интенсивно проходит этапы развития, которые характерны… для русской поэзии в период 1917–1920 гг.», Е. Чаренц, подобно некоторым другим национальным поэтам, воспринимает агитационный стиль В. Маяковского с его гиперболизмом, острым гротеском, слиянием лирики и эпоса, идя в общем схожими путями к новой ступени художественного освоения мира — к социалистическому реализму.

В тридцатые годы под мощным влиянием В. Маяковского развивались И. Абашидзе, С. Рустам, Р. Рза, М. Турсун-заде, М. Миршакар, П. Хузангай и многие другие. В период буржуазного господства в решительной борьбе с силами реакции утверждали и развивали традиции великого русского революционного поэта литовец В. Монтвила и молдаванин Ем. Буков — поэты страстного гражданского и политического темперамента.

Гафур Гулям, воспитывавшийся на произведениях классиков восточной поэзии, тем не менее тоже считал себя учеником В. Маяковского: «Я старался вобрать в себя всю политическую напряженность, всю могущественную ораторскую силу его ритмов, интонаций, смелость метафор, выразительность гипербол».

Узбекские литературоведы считают, что новый стихотворный размер, эркин, — когда неравномерность в чередовании слогов восполняется другими ритмическими компонентами, — развился под влиянием русской революционной поэзии, и прежде всего под влиянием В. Маяковского. Формальное новаторство шло в органическом единстве с разработкой новых тем, с открытиями идейно-нравственного порядка.

Никто из крупных поэтов не остался в тени Маяковского: первый поэт революции и в этом — в решительном освобождении от всякого рода зависимости — оставался для них образцом и учителем. Так что и здесь опять же приходится говорить о типологии, ибо многие советские поэты уже в 30-е годы в общих чертах повторили эволюцию Маяковского. Словом, творческий опыт первого поэта революции не прошел бесследно ни для одной более или менее развитой поэзии.

Но замечательная примета многонационального поэтического развития в 30-е годы заключена в то же время в том, что мощное революционизирующее воздействие Маяковского сочеталось в республиках с оживлением интереса к классическому наследию. По утверждению историков казахской литературы, освоение творческого опыта Маяковского обогатило казахскую поэзию новыми ритмами, интонациями, рифмами. В то же время, успешно преодолев вульгарно-социологические концепции литературного развития, казахская поэзия 30-х годов обратила взгляд на классическое наследие, в том числе — Пушкина, Лермонтова, Абая, Навои.