И Кафаоглу - Современная греческая проза

Он склонил тело, устроил поудобнее голову и закрыл глаза, зная, что может позволить себе роскошь двухчасового (или около того) сна.

Шел он, значит, по густому ночному лесу – ни луны, ни света звезд. Черная тяжесть с неба ложилась ему на плечи. Тропинки разворачивались концентрическими кругами, ведя его, он и сам не знал куда.

Потерянный, утомленный и голодный, бродил он часы напролет, пока наконец не заметил домик на поляне. Но, приблизившись, понял, что это очень странный домик. Он был сделан из взбитых сливок и бисквита. Посыпан сахаром, а крыша была сделана из больших кусков шоколада. Будучи голодным, он подошел и отломил кусок шоколада с черепицы.

– Нет-нет! Не ешь! – послышался детский голос.

– А ты кто такая? – спросил он девочку, выглянувшую из дома.

– Меня зовут Гретель.

– А почему же нельзя есть? Это же вкусный шоколад…

– Нет, – ответила девочка, – это не знакомый тебе шоколад. В нем искусственная мука, красители, сорбиновая кислота и бензоат натрия, тиабендазол, гесаметилентетрамин, формальдегид, диметилдикарбонат, декстрины, глютамат калия, глицин и глицин натрия.

Он, после нескольких секунд замешательства, отбросил в сторону кусочек странного шоколада и, почти умоляющим тоном, сказал ей:

– Но я голоден… У тебя нет ничего поесть?

– Почти ничего, – сказала девочка и тотчас добавила, – потому что… иди, посмотри…

Она взяла его за руку, и они вошли в дом. Пройдя по прихожей, декорированной в стиле рустик, она открыла большую дверь, и в тот же миг они оказались в огромном тускло освещенном коридоре.

Они начали быстрым шагом продвигаться вперед. Картины последовательно сменяли одна другую, так же, как и освещение, которое то тускнело, то вспыхивало отблесками света, словно на экспонаты падал свет вращающихся прожекторов. Окостеневшие животные, окаменевшие оленята, истлевшие одежды на иссохших фигурках, огромные пауки с маленькими черепами, высохшие русалки, мумифицированные медвежата, засушенные кукольные домики.

Будто в замедленной съемке черно-белого длинного киноплана он увидел, как в гробу спит Белоснежка, откусив от генетически модифицированного и накачанного удобрениями яблока, семеро козлят были целы, но мертвы, наполненные диоксинами, корзинка Красной шапочки – нетронута, и над ней то и дело зажигался красный огонек, предупреждающий о содержимом: сыр с корочкой антибиотиков, рыба с кадмием и ртутью, морепродукты с токсинами, мясо теленка, больного ящуром.

Еще он увидел увядший от инсектицидов бобовый стебель Джека и десятки сдохших от птичьего гриппа гадких утят, разбросанных на бесплодных окаменелостях в тех местах, где бросал свои камушки Мальчик-с-пальчик. Он встал в конце коридора, там, где света было меньше, и посмотрел на скелет в разодранном бархате с остатками соломенных волос.

– Это Чудовище? – спросил он.

– Нет, – ответила ему Гретель. – Это была Красавица!

Тотчас они вновь очутились в маленькой прихожей в стиле рустик.

– Ну, что? – сказал он. – У тебя нет ничего поесть?

Девочка оставалась неподвижной, словно была в сомнениях или раздумьях.

– Отец, – сказала она нему, – принес превосходных сардин, которых он выловил утром… Это единственное, что есть под нашим фонарем. Хочешь?

Именно в этот момент Леонидас Рагусис открыл глаза.

Он начал медленно писать, используя по обыкновению перьевой стилограф и темно-синие чернила. Хотя он и не отличался выдающимися каллиграфическими способностями, буквы у него были большие, разборчивые, с кое-какими декоративными росчерками, особенно в «а» и в «е» у гласных и в «т», «д» и «ф» у согласных – зубных, как он имел обыкновение многозначительно заявлять, демонстрируя хорошее школьное образование.

Несмотря на то, что он осознал эту идею с невообразимой полнотой и мог проанализировать все стадии в мельчайших подробностях, описание требований к техническим советникам было лаконичным и лишенным фиоритур и оставляло достаточно свободы для выражения мысли с помощью изъявительных предложений.

Кроме того, он был поклонником Уинстона Черчилля, который, как он где-то читал, требовал от своих штабистов, чтобы они выражали свои мысли, даже в случаях самых сложных военных операций, не более чем на двух листах бумаги.

Леонидас Рагусис с юности испытывал безграничное восхищение перед этим Великим британцем (именно так он его называл) и его стратегической мыслью, но его уважение значительно возросло, когда он и сам стал воинственно курить большие сигары, особенно когда он перешел к тем огромным изделиям, которые были названы в его честь из-за своего выразительного размера. Но еще больше он ценил – с благодарностью – его вклад в то, что Греция осталась свободной страной и превозмогла угрозу коммунизма.