И Кафаоглу - Современная греческая проза

– С глухонемым что будем делать? – спросил Михалис.

– Да на хрен его, нытик. А с девчонкой посмотрим, что да как. Я бы с удовольствием поимел такую. В конце-то концов. Посмотрим. Пойдем пропустим по стаканчику у Сатанаса? Я угощаю.

Так, с того субботнего вечера, Мао и исчез. Никто не знает, что с ним сталось. Да и мать его и сестру тоже уже давно никто не видел в округе. Михалис раз-другой заходил к ним, но там никого не было. Говорит, может, уехали на тот остров, куда отправили Катерину. А, может, еще куда подались на время, пока забудется вся история. Кто знает.

Тем временем у нас ничего не закончилось. На прошлой неделе из муниципалитета привезли эти большие голубые контейнеры для раздельного сбора мусора и поставили по одному на каждом углу, а нам раздали листовки и какие-то особенные мешки, чтобы мы собирали, как говорят, бумагу и жестянки. Прогресс. И в четверг вечером, когда мы сидели у Сатанаса, пришел адмирал и спросил, знаем ли мы, что случилось с Софронисом, который живет рядом со школой.

– А что с ним такое? – спросил Вайос. – Умер?

– Да совсем с катушек съехал, бедняга, – ответил адмирал. – Вчера вечером мой сын возвращался с работы и увидел, как тот пытается забраться в мусорный контейнер, тот самый, что для раздельного сбора мусора. Вовремя его поймал. Что это ты тут делаешь, барба-Тасос, спросил его. Совсем с ума сошел? Ты, что, в мусор лезешь? И, как вы думаете, что ему тот ответил, обернувшись? Оставь меня, Стефанос. Оставь меня и иди радуйся жизни. Человек, который позволил своей жене умереть, оставив ее без помощи, только для мусора и годится. Оставь меня, пусть меня заберут на переработку, глядишь, и из меня выйдет человек получше. Вы только послушайте. Только послушайте, что в мире делается. Мой сын едва смог вытащить его оттуда. А потом, говорит, тот сел на углу и смеялся сам собой как юродивый. Да, совсем плохи здесь дела. Вот что я могу сказать обо всем об этом. Совсем плохи здесь дела.

– Я помню его жену, – проговорил Михалис. – Она долго мучилась по больницам и врачам. Онкология, да, адмирал? Я уверен, что да.

Адмирал заказал для нас пол-литра вина и ципуро. Начал было говорить что-то про Софрониса и его жену, но увидев, что никто его ни о чем не спрашивает, перестал. Все молчали. За окном дул ветер, и мы слушали, как дребезжат под его порывами стекла, как свистит прорывающийся сквозь щели воздух. Было почти одиннадцать. Сатанас выключил телевизор, встал за стойкой и устремил на нас пристальный взгляд.

– Завтра заберу младшего из клиники, – произнес Ираклис. – Они говорят, нужно, чтобы мы его свозили на какую-нибудь экскурсию в эти выходные. Это пойдет ему на пользу, говорят. Поможет детоксикации. Но его мать боится и не хочет, чтобы он приезжал. И сама не поеду, кричит. Боится. Даже и не знаю, что буду делать.

– Сколько ему? – спросил Вайос.

– Двадцать. Двадцать. Скоро будет двадцать один.

– Отвези его к какой-нибудь русской. Не на экскурсию. Только так у него будет детоксикация.

– А моего сократят в конце месяца, – проговорил адмирал. Вчера его предупредили. И я ему вот что сказал. Смотри только, сказал ему. Смотри, не потеряй свою веру. Нечего терять свою веру им в угоду. Ты должен верить. И пусть даже бога нет, а ты должен верить. Твоя вера и есть бог. Так я ему сказал. Но это здорово его подкосило. Вчера ночью я встал и застал его на балконе, он курил. И вот, когда я увидел его таким, повисшим на решетках балкона, не знаю. У меня кровь застыла в жилах. Я сидел там в темноте, смотрел на него, и сердце кровью обливалось.

Ираклис затушил сигарету и встал.

– Пойду я, – сказал. – Мне рано вставать.

Уходя, зацепился ногой за стул, и тот рухнул на пол. Но он даже не оглянулся.

Адмирал залпом опустошил свой бокал и снова наполнил. Руки его дрожали. Через стекло он посмотрел на Ираклиса, который скорчился возле какой-то машины и изо всех сил пытался прикурить. Выпил, а затем повесил голову и закрыл глаза, и так с закрытыми глазами начал говорить.

– Я все верю, – сказал он. – Правда, верю. В последнее время сижу по ночам в кровати и сочиняю истории. Будто бы нашел, ну, волшебное средство и стал невидимым, забираю деньги у банков и раздаю их людям. И что купил много земли на холме возле моря и строю дом – загляденье. Сплошные камень и дерево. И дал ему имя моей жены. Вилла «Констандина». Так я его называю. И строю еще пять или шесть домов, и они тоже каменные, и раздаю по одному каждому из вас, и мы живем там все вместе и радуемся жизни. Дочь моя заложила сад – и деревья, и цветы, все там есть. А сына я назначил управляющим. Он управляет там вместе с сыном Ираклиса и Мао. Я плачу им хорошую зарплату и дал по хорошей машине каждому, и они очень довольны. Мать Мао и его старшую сестру я поставил на кухню, скажем так, как ответственных. Чтобы они ходили за покупками и решали, что готовить, в общем, такие дела. А другую сестру, младшую, пристроил, чтобы она нам музыку играла по вечерам, когда мы едим и веселимся. Точно. Я обо всем подумал. До последней мелкой детали. А в самом поместье я много всего другого устроил. Сделал первый этаж каменный – и со всех сторон окна. А внутри бассейн, из этих, подогреваемых, как говорится. Чтобы зимой купаться в тепле и смотреть в окна на то, как там дождь идет и снег сыпет. Прекрасно же. Прекрасно. И построил я еще одно здание, такое же высокое, как башня, скажем так, и у него тоже повсюду окна. Там мы будем устраивать наши пиры. На полу только паркет, а в центре зала поставил стол, вот отсюда дотуда размером, за которым удобно рассядутся сорок человек. Еще обустроил камин и площадку для танцев. Я там и самую лучшую стереосистему поставил, но она не понадобится, ведь нам будет играть маленькая Фомаи. И есть у меня там еще и специальный компьютер, который, стоит мне нажать на клавишу, раздвигает крышу, а все окна в башне опускает вниз. Это для лета такой трюк, понял, чтобы нам жарко не было, хотя я там и поставил самый лучший кондиционер. Летом по вечерам мы там собираемся, едим и пьем, сколько влезет, и танцуем до рассвета. А я сижу в углу и смотрю на то, как вы веселитесь и мне хорошо, и пусть даже боль сжигает меня изнутри. Потому что вы не знаете. Думаете, что я выиграл миллионы, ну, не знаю, в «Джокер» или «Лахио». Так я вам сказал. Вы не знаете, что я нашел волшебное средство, становлюсь невидимым и забираю у банков деньги, так что никто даже и не замечает. Не знаете и о том, что, каждый раз, когда я его принимаю, чтобы стать невидимым, то как бы отдаю год жизни за это. Такой был уговор. Каждый раз как принимаю средство, отдаю год жизни. Но вы ничего не знаете. Я не позволяю вам догадаться. Мы поднимаем бокалы, и вы кричите мне, давай, адмирал, тысячу лет тебе и всей твоей ораве. А я смотрю на вас из своего угла и чувствую себя совершенно счастливым. Смотрю на детей, как они веселятся, и счастлив. И смотрю вокруг на дело рук своих и говорю – на здоровье! И когда пир подходит к концу, а вы все уходите спать, я встаю, спускаюсь к морю, сижу там в одиночестве и часами смотрю на море. И меня охватывает такая печаль, что и не высказать, потому что я уже выпил столько этого волшебного средства, что от моей жизни почти ничего не осталось. И думаю о том, что, по сути, вся эта история – одно сплошное бесчестье. Но я не раскаиваюсь. Нет.