Игорь Верник - Брошенные тексты. Автобиографические записки

В 1998 году мне позвонили от Алексея Учителя и пригласили на пробы в картине «Дневник ее учителя».

Приехал на студию, познакомились с Алексеем Ефимовичем, с Галей Тюниной, прочитали сцену, «встали на ноги», оператор Юрий Клименко снял первую пробу, потом еще, еще… Назавтра позвонили от Учителя, сказали вновь нужна проба. Встретились там же, прошли другую сцену, много раз сняли на камеру…

Через пару дней позвонили: будет проба. Я: «С кем?» — «С Тюниной». Примчался на купленном накануне у Миши Мукасея 11-летнем универсале «ауди». Паркуясь, столкнулся с 13-летней старушкой «вольво». Выскочил из машины, извинился, попросил не вызывать ГАИ, заплатил на месте за разбитую фару. На бегу подумал: черт возьми, придется менять переднее крыло… В съемочной группе для приличия поохали, но не долго и не так чтобы очень искренно. Так что если бы в качестве режиссера пробу под названием «посочувствуйте актеру, чья машина только что попала в ДТП», например, снимал я — никто бы из съемочной группы, включая Учителя, в мою картину не попал. Прошла неделя. Сделали пробы в парике, в другом, третьем. В кафе «Экипаж» встретился со сценаристом картины Дуней Смирновой, и долго говорили о том времени, о моем герое, о его взаимоотношениях с другими персонажами. Заговорили о моей актерской судьбе и о том, как важно мне вырваться из кокона, стереотипа «улыбчивого самозванца». Говорили, что такая роль у такого режиссера в такой истории и в такой актерской компании — это как раз тот самый шанс. Наконец, не веря своим ушам, услышал в телефонной трубке: «Игорь, мы тебя утвердили». — «А-а-а-а-а!..»

И вот 1-й съемочный день в Питере. Объект — кинотеатр. Ночью накануне не мог уснуть от возбужденного ожидания. Грим, костюм, неторопливый Алексей Ефимович, еще более неторопливый Юрий Клименко, мой партнер Андрей Смирнов. «Мотор, начали!» Второй день — там же. Я весь — одно искрящееся слово «счастье». Отъезд в Москву. И тишина. Неделя. Месяц. Полгода. И вот мой брат Вадик случайно узнает у какого-то артиста, что съемки возобновились, а в «моей» роли снимается Женя Миронов. Прошло много лет. За эти годы мы не раз виделись с Учителем, но никогда не поднимали эту тему. Никогда.

И вот зимой 2019 года Алексей Ефимович приглашает меня на пробы в картину с рабочим названием «Цой». В течение последних нескольких лет он побывал практически на всех моих спектаклях в МХТ, всегда заходил за кулисы, говорил о своих впечатлениях. Особенно после роли Дракона в «Драконе» и роли Ленина в спектакле «Светлый путь. 19.17». И вот проба. Продюсер Виктор Цой. Встретились на студии «Рок» с Пашей Ворожцовым, который пробовался на роль водителя. В результате в картине его сыграл Евгений Цыганов. Прошли сцену по тексту. Потом подошел Учитель. «Ну что, попробуем», — решительно и нерешительно предложил Алексей. Сняли 8–10 дублей, не так уж, кстати, и много, обнялись и разошлись.

Прошло несколько месяцев. Я почти не вспоминал эту историю, понимая, что дороги наши в очередной раз разошлись. И тут звонит моя агент и говорит: «Ты утвержден».

Наконец, 1-й съемочный день. Под Псковом. Ночь. Мост. Врываюсь в автобус в поисках кассеты с последними записями Цоя. Под утро, когда Юрий Викторович Клименко говорит: «Все, больше снимать нельзя, слишком светло», — останавливаемся. 2-й день, третий, четвертый… А я всеми нервными окончаниями, всем своим существом жду. Вслушиваюсь в тишину, всматриваюсь в самый зрачок Учителя, в углы его губ, ловлю дыхание, обрывки фраз, когда он переговаривается с оператором, со вторым режиссером, с продюсером… Воспоминания о несыгранной роли, которые за 20 лет завалило ворохом тысяч событий, и они безболезненно осели где-то глубоко в лабиринтах памяти, вдруг легко поднялись наверх и мучительно засигналили — а что если опять? Пятый съемочный день, седьмой… Все, отпустило. Это случилось в маленьком литовском городке Тукумс, где снималась очередная сцена. Я вдруг почувствовал абсолютную свободу и легкость. И, пребывая в этом ощущении, совсем не расстроился, когда Клименко после очередного дубля сцены в телефонной будке сказал: «Игорь, можешь бо́льшую часть разговора быть спиной к камере. У тебя замечательная спина». — «Спасибо, Юрий Викторович, это лучший комплимент для артиста».

В мае в МХТ заговорили о том, что в следующем сезоне европейский режиссер, спектакли которого аж 9 раз игрались во Франции на Авиньонском фестивале, будет у нас ставить «Чайку» Чехова. Собственно это озвучил на сборе труппы С. В. Женовач: «Я очень рад, что мы договорились с Оскарасом Коршуновасом о постановке для большой сцены». В июне он приехал на неделю отсматривать труппу. В понедельник вечером, отыграв «Номер 13D», я зашел в кафе «Академия», расположенное прямо напротив театра. Подсел к друзьям и краем глаза увидел, что за соседним столом длинноволосый мужчина лет 45, как-то излишне пристально смотрит на меня. «Извините», — начал он. «Извините, — остановил его я, — вы же видите, я занят». Через какое-то время он опять попытался что-то сказать, и я вновь попросил подождать. И вдруг меня как будто подбросило: акцент! Необычный акцент мужчины. Я обернулся и увидел, что он и его спутница расплачиваются и встают. «Простите, что вы хотели сказать?» — как-то из ряда вон вежливо обратился к нему я. «Мы только что были на вашем спектакле. Это замечательно, и у вас превосходная роль», — ответил незнакомец. Направив в голос весь имеющийся у меня бархат, я ответил «спасибо», уже нисколько не сомневаясь, кто передо мной. В эту же секунду он произнес: «Я режиссер Оскарас Коршуновас, вот приехал из Вильнюса, буду ставить у вас спектакль». Мы пожали друг другу руки, проговорили еще минут 10, затем попрощались и они ушли. Назавтра играли булгаковский «Бег». Я, как говорит папа, «купался» в роли Корзухина, а после спектакля вновь вышел в Камергерский переулок. На улице у служебного входа стоял Коршуновас и его жена Александра. «Очень сильный спектакль, — сказал Оскарас, — и вы здесь совсем другой». В среду играли «Свидетель обвинения», а в четверг — «Мужья и жены». И каждый раз Коршуновас был в зале, а после мы виделись в Камергерском. Мы уже поговорили с ним о «Чайке», и он спросил меня, кого бы я хотел сыграть, а я ответил, конечно, Тригорина. Он спросил, почему «конечно», а я сказал, что Чехов как будто обо мне написал. Он уже сказал, что думает про меня и еще одного артиста, а я в ответ, что странно, зная меня, все еще пребывать в сомнениях. Но изучив за многие годы, как переменчиво настроение режиссера, как устроен театр со всеми его рифами и подводными камнями, с неизменными «но», «увы», «так сложилось», я не впускал в себя мысль, что Тригорин может быть «моим» Не очаровываться, чтобы не разочаровываться — такую привычку я выработал в себе почти за 25 лет работы в МХТ. Впрочем, это так, да не так. Актеры — люди с полётной фантазией. И потому, каждый раз, даже крошечную надежду я выращивал в себе до немыслимых размеров. Тащил этого динозавра в себе, за собой. Он не вмещался в меня. Меня распирало. Отовсюду торчали огромные глаза, лапы, хвост. Я входил в здание на Камергерском и улыбался, мне хотелось дотронуться до каждого, обнять, сказать хоть пару слов. В этом месте, в этой точке, в этом доме я чувствовал прилив счастья… Почему в прошедшем времени-то? Чувствую, хочу. Улыбаюсь.