Иван Тхоржевский - Последний Петербург

Вы не так смотрите на Николая II, но это спорный вопрос. Трагизм его судьбы, его поведение в последние месяцы с ним примирили. Вы правы даже в том, что — не будь катастрофы — это царствование могло оказаться блестящим. Судьба послала ему двух великих людей, он им мешал… Что в целом царская власть Россию двигала вперед, я согласен, но это царская власть по совокупности, а не власть каждого отдельного монарха: некоторые толкали ее назад. И если покушение на царскую власть вообще во время войны было преступно, то устранение одного вредного Государя могло бы оказаться счастьем именно для царской власти.

Во всяком случае, это вопрос факта, а не принципа — в фактах ошибиться можно, и Гучков мог в них ошибиться. Но ведь это сейчас праздный спор, ибо случилось то, чего никто не ждал и не желал. Свержение монарха превратилось в свержение монархии. Этого никто не ожидал, и, по правде сказать, этому можно дивиться, ибо все это знали. В тех редких случаях, когда до меня доходили слухи о заговоре, главным доводом против него всегда выставляли то, что Николая II заменить некем, это и останавливало заговор в самом начале. Но в феврале 1917 года об этом забыли, потому что события вышли не из кружка заговорщиков, который опоздал, а с улицы; а монарх своим обнаружившимся бессилием перед улицей получил такой моральный удар, что судьбы монархии с ним связывать не захотели.

Ведь об отречении его просили не только Гучков, но даже и великие князья, даже самый лояльный Николай Николаевич и большинство генералов. Николай II уже потерял свое мистическое обаяние, и потому никто за него не заступился.

А политики в это время старались комбинировать так, чтобы сохранить принцип монархии и, вопреки очевидности, найти другого монарха. И вот на этих попытках обнаружилось, что это невозможно, ибо сама династия на это способна не была. Великий князь Михаил Александрович отрекся не только за себя, но объявил трон вакантным, на что права никакого не имел. И против этого никто не восстал — во имя монархии. Более того, это решение великого князя было подсказано ему не Гучковым, не кадетами, а правыми, начиная с Родзянко.

Вот тогда и разыгралась трагедия. Читали ли Вы разговор с генералами по прямому проводу, когда генералы поняли, что их обманули? Обманула не только русская общественность, но и царская династия. Страдал ли тогда Милюков — не думаю, но что страдал Гучков — не сомневаюсь.

Но что надо было бы делать большому человеку? Сохранить монархию вопреки ей самой? Тогда еще были ее сторонники, прежде всего в войске, а может быть, и в народе, но поставить такую задачу значило начать гражданскую войну с Временным правительством и временным комитетом Думы, это во время войны казалось уже изменой . В день отречения Михаила, когда другие великие князья обращались к Керенскому за охраной династии, очевидно, династия не была способна возглавлять такую гражданскую войну. Революция была объявлена — династией, манифестом великого князя Михаила Александровича. Вы правы, что без монархии Россия не прожила ни единого дня, но погубила Россию династия не менее, чем общественность. И Гучков за последние годы не прощал ей своей веры в нее.

Трагедия Гучкова тем значительней, что она — трагедия не одной его личности, а всей нашей политической катастрофы. В 1906 году с нормальной конституцией, к сожалению, уже опоздали. Любопытные парадоксы: в 60, 70 и 80-х годах конституция еще не была нужна, нужны были только умные, умевшие смотреть вперед государственные люди в рамках самодержавного строя; в 80-х и 90-х годах таким людям уже не давали размаху, самодержавие их не терпело; сам Витте принужден был хитрить. Самодержавие портило наш правящий бюрократический класс, воспитывая не государственных людей, а угодников и карьеристов.

Тогда началось освободительное движение, а оно развратило русское общество, изуродовало русский либерализм. Ведь на словах оно противопоставляло самодержавию „конституционную монархию“, а на деле противопоставляло ему Учредительное Собрание, т. е. легальную революцию. И в 1906 году в природе не оказалось либеральной партии; на эту роль претендовали кадеты, но они были типичными французскими радикал-социалистами. Это один из немногих понял Гучков, и его борьба с кадетами за либерализм и настоящую конституцию была лучшей эпохой его жизни; на земских съездах он был на десять голов выше своих противников.