Эрих Ремарк - Я жизнью жил пьянящей и прекрасной… [сборник]

Пять часов. Изжога. После обеда встретил Файльхена. Вечером Вотье, Вольф Шлебер, Ивонне. До половины двенадцатого. Хвастался, прислушивался, смеялся. Потом еще болтал с Файльхеном.

В воскресенье письмо от Пумы. Наконец. С Файльхеном целый день просидели и проговорили о Пуме, картинах, политике, Жанне, трудностях, паспортах, мире и т. п.

Сегодня днем отправил Файльхена в Беллицону. Купался. Поспал. На улице холодно, около нуля градусов. Волна холода в Европе. Фишер прислал «Корабль мертвецов» Травена. Рецензия Горнона на «Трех товарищей» из Палестины. Послал телеграмму Пуме. Я все еще ее очень люблю.

21.01.<1939. Порто-Ронко>

Дождь. Утром Карла Вителлеши* с переписанной рукописью*. Испортила мне настроение. Меня легко убедить, что я сочиняю дрянь. Спал после обеда. Потом снова писал. Позвонил Файльхен. Сегодня родился сын. Недоношен, семь месяцев. Хочет назвать его Вальтер Михаэль Мария. Что за имя! Послал об этом телеграмму Пуме. Позвонил Бинг. Ведет переговоры с Пари-Суар. Неохотно послал ему первые две главы.

Двойственное настроение. Возможно, я пишу слишком быстро. Эта глупая, ужасно накрашенная Карла!

Сын Файльхена умер в свой первый день рождения.

Письмо от Эрны. Состояние моего отца почти безнадежно. Тяжелейший атеросклероз. Семьдесят два года. И так тяжело работал всю жизнь.

22.01.<1939. Порто-Ронко> воскресенье

Наконец снова ясный день. Лег в постель около четырех ночи, однако спал плохо. Утром концерт Бетховена, Шопена, Грига. Смотрел картины при ясном свете. Они сияли, особенно Сезанн и танцовщицы Дега. Очень устал. В час лег спать, снова плохо. Кофе, волшебный полуденный ландшафт, кошки на стене. Людвиг: читал Гете, начал работать. Снова одна из любовных сцен, от которой у меня волосы встают дыбом, но пошло вполне хорошо. Вечером позвонил Петер. Дружелюбен. Переговоры с Карлой Вителлеши. Все прошло не так уж плохо по сравнению с недавней встречей.

У меня желание поехать в Америку. Мне бы не хотелось появиться там с семьей. И в то же время неправильно так начинать все сначала. Лучше всего приехать одному, как искателю приключений. Сегодня почти не думал о Пуме. Возможно, благодаря совету Карлы В. не делать работу поспешно ради возможности путешествия. Вероятно потому, что работа требует чего-то большего. Я же думал летом о двух вещах: вернуть Пуму и самого себя. Чем больше я возвращаю себя самого и становлюсь более неуязвимым благодаря работе, воле и интересу к работе, тем увереннее я воспринимаю Пуму такой, какой я бы ее хотел видеть. Не как Альфред*, верный и заботливый, как в последние недели перед отъездом, но все снова и снова как я сам ! Я должен преобладать! И таковым я могу быть через мое работающее «я». Это создает для меня резерв, который делает меня свободнее. Это цель моей жизни. Она молода и еще свежа, и я должен ее оберегать от моих других «я».

29.01.<1939. Порто-Ронко> воскресенье

До шести утра сегодня у Олли Вотье. Выпивали. Не хотел вчера вечером оставаться один. Когда я был на кухне, на улице залаял Шпатц — и все прислушались, — в какой-то момент показалось, будто лаял Билли*. Его не хватает; по привычке осторожно вытягиваю ноги под столом, потому что он обычно лежал там — и вот его больше нет. По привычке оглядываюсь при выходе, мысленно желая дать ему кусочек хлеба.

Проспал до половины одиннадцатого. Похоронил Билли. Теперь он лежит под стеной Перголы под розами. Под деревьями было бы слишком темно и слишком далеко. Небо затянуто; прохладно; удивительно, как это все принимается близко к сердцу. Вчера я боялся открывать письмо от Эрны; подумал: вдруг мой отец тоже умер. Но, может быть, теперь он еще поживет.

Умер 28-го; в день, когда я собирался поехать на ту сторону на «Нормандии».

11.02.<1939. Порто-Ронко>

Раннее ясное небо перед восходом солнца; единственное облако в чудесных золотых и алых лучах, парящее, предвещает солнечный день.

В полдень эмигрант Май; с перевязанной ногой из концентрационного лагеря. Рассказывал о Париже и т. д. Сто франков.

После обеда работал. Нашел в журнале несколько очень милых снимков Пумы. Вечером звонил Олли В. Фрау Метц, около шестидесяти пяти лет, бойкая, веселая еврейка, у которой был здесь раньше очень красивый дом, покончила жизнь самоубийством. Бросилась в ущелье. Перед этим все привела в порядок: убрала комнату, упаковала чемоданы, заплатила по счетам. У нее был сын, нацист.

С восторгом прочитал «Сказание о Йосте Берлинге»*. Хотел бы тоже писать в таком духе.