Антология - Советская поэзия. Том второй

Нависли тучи, скорбь тая,
Но слышно в тишине:
— Трансваль, Трансваль, земля моя,
Ты вся горишь в огне!

Конец скитаний и дорог.
Но дом родной затих,
И ветхий горбится порог:
— Нет сыновей твоих.

Вдали опять рокочет бой
И небосвод горит,
И вот, беседуя с тобой,
Расскажет инвалид:

Когда, куда они ушли,
Куда пошли полки,
Куда знамена понесли
Сыны твои, сынки.

Твой средний сын — одна ж семья! —
Полег в чужой стране.
— Трансваль, Трансваль, земля моя,
Ты вся горишь в огне!

А самый младший мальчик твой
Уплыл в советский край,
Где хлеб, и счастье, и покой.
— Испания, прощай!

А пятеро других, как ты,
Выносят динамит,
А пятеро на все фронты
Идут, где бой гремит;

Они во имя дней иных
Проложат новый путь.
И не смирить железом их
И смертью не согнуть!

Они в ущельях наших гор,
Над смертной мглой долин,
За ними в бой идет шахтер,
Старик шахтер один.

И песня у него своя,
Слыхали, может быть?
Испания, Испания,
Должна ты победить!

Июльский день на перекрестке
Присел и загляделся в дали.
А босоногие березки
О синем вечере мечтали.

Им вечер обещал обновы,
Какие могут лишь присниться:
На ветки — бархата цветного,
На листья — расписного ситца.

Но вечер в клуб забрел колхозный,
Где пели «Горлицу» шоферы,
И всех девчат порою поздней
Повел в заречные просторы.

И там, над речкой, у откоса,
Красавицам дарил подарки:
Сиреневые ленты в косы
И голубые полушалки.

Все видел день на перекрестке
(Свидетель важный в самом деле).
Да босоногие березки,
Да все шоферы из артели.

Степной рыжехвостой лисицей огни замаячили в поле.
Орда отступала на полдень, кольцом замыкала тугим.
Сирко Никодим, закручинясь, почуял суровую долю, —
Грицка Сагайдака единый и верный навек побратим!

Ремнем сыромятным скрутили, в колодки забили — готово!
Рубаха линялая — в клочья, беда за плечами и смерть!..
Запел бы казак на прощанье — нашлось подходящее слово, —
Да трубы ревут за горою, литавров рассыпалась медь.

Родная его Украина за полем багровым лежала,
В низовье орлы откликались, в дыму исчезал окоем.
Так что ж, что приставили к горлу копья востроносое жало, —
Сирко, умирая, услышит, как черти завоют по нем!

Поминки богатые будут, сберутся товарищи в гости,
Закурят казацкие трубки — похода далекого знак,
И, может, в степи, при дороге, найдут Никодимовы кости
И горестно на пепелище заплачет седой Сагайдак!

Бронзовый памятник, сад мой новый,
Яблоня в тихом саду цветет…
Все отпылало в дали багровой:
Битвы, побоища, кровь и пот.

Но сберегает нам память наша
Воспоминание о прожитом.
Лето цветет. Поднялась ромашка.
Белой гречихи море кругом.

Дети щебечут. Седеет мята,
И серебрится полынь-трава.
Сколько замучено и распято,
Знает земля, как старуха вдова,

Знают поля под закатом багровым,
Камень истертых ногами плит,
Бронзовый памятник в сквере новом,
Где безымянный боец зарыт.

Комсомольский билет мой лежит на столе,
Двадцать лет я хожу с ним по этой земле.

В нем, как в маленьком зеркале, отражены
Зори мирных работ и зарницы войны:

Крутит ночь фронтовая метелью своей,
Светит ночь Днепрогэса сквозь зелень ветвей.

Ленин дал нам тебя — он для новых побед
Закалил твою славу, согрел твой расцвет.

Я работал и рос, и в жестоком бою
Я сберег свой билет, словно совесть свою,

Для великого братства отчизны моей,
Для идущих на смену нам наших детей,

Для грядущих времен и грядущих работ,
А придется в поход — снова выйдем в поход,

Чтоб с тобою, как с правдой, всегда быть в пути,
Чтоб тебя, словно жизнь, в коммунизм привести,
Комсомольский билет мой!