Николай Некрасов - Некрасов Н.А. Стихотворения. Поэмы

Люба белоручка, Любушка пуглива,
В бурю за ворота выбежать ей в диво;

Правда, не была бы буря ей страшна,
Если б… да настолько любит ли она?..»

Без надежды, скучен прихожу в беседку,
Прихожу и вижу — Любушку-соседку!

Промочила ножки и хоть выжми шубку…
Было мне заботы обсушить голубку!

Да зато с той ночи я бровей не хмурю,
Только усмехаюсь, как заслышу бурю…

Право, не клуб ли вороньего рода
Около нашего нынче прихода?
Вот и сегодня… ну, просто беда!
Глупое карканье, дикие стоны…
Кажется, с целого света вороны
По вечерам прилетают сюда.
Вот и еще, и еще эскадроны…
Рядышком сели на купол, на крест,
На колокольне, на ближней избушке, —
Вот у плетня покачнувшийся шест:
Две уместились на самой верхушке,
Крыльями машут… Все то же опять,
Что и вчера… посидят, и в дорогу!
Полно лениться! ворон наблюдать!
Черные тучи ушли, слава богу,
Ветер смирился: пройдусь до полей.
С самого утра унылый, дождливый
Выдался нынче денек несчастливый:
Даром в болоте промок до костей,
Вздумал работать, да труд не дается,
Глядь, уж и вечер — вороны летят…
Две старушонки сошлись у колодца,
Дай-ка послушаю, что говорят…

— Здравствуй, родная. — «Как можется, кумушка?
 Все еще плачешь, никак?
Ходит, знать, по сердцу горькая думушка,
 Словно хозяин-большак?»
— Как же не плакать? Пропала я, грешная!
 Душенька ноет, болит…
Умер, Касьяновна, умер, сердешная,
 Умер и в землю зарыт?

Ведь наскочил же на экую гадину!
 Сын ли мой не был удал?
Сорок медведей поддел на рогатину —
 На сорок первом сплошал!
Росту большого, рука что железная,
 Плечи — косая сажень;
Умер, Касьяновна, умер, болезная, —
 Вот уж тринадцатый день!

Шкуру с медведя-то содрали, продали;
 Деньги — семнадцать рублей —
За душу бедного Савушки подали,
 Царство небесное ей!
Добрая барыня Марья Романовна
 На панихиду дала…
Умер, голубушка, умер, Касьяновна, —
 Чуть я домой добрела.

Ветер шатает избенку убогую,
 Весь развалился овин…
Словно шальная пошла я дорогою:
 Не попадется ли сын?
Взял бы топорик, — беда поправимая, —
 Мать бы утешил свою…
Умер, Касьяновна, умер, родимая, —
 Надо ль? топор продаю.

Кто приголубит старуху безродную?
 Вся обнищала вконец!
В осень ненастную, в зиму холодную
 Кто запасет мне дровец?
Кто, как доносится теплая шубушка,
 Зайчиков новых набьет?
Умер, Касьяновна, умер, голубушка, —
 Даром ружье пропадет!

Веришь, родная: с тоской да с заботами
 Так опостылел мне свет!
Лягу в каморку, покроюсь тенетами,
 Словно как саваном… Нет!
Смерть не приходит… Брожу нелюдимая,
 Попусту жалоблю всех…
Умер, Касьяновна, умер, родимая, —
 Эх! кабы только не грех…

Ну, да и так… дай бог зиму промаяться,
 Свежей травы мне не мять!
Скоро избенка совсем расшатается,
 Некому поле вспахать.
В город сбирается Марья Романовна,
 По миру сил нет ходить…
Умер, голубушка, умер, Касьяновна,
 И не велел долго жить!

Плачет старуха. А мне что за дело?
Что и жалеть, коли нечем помочь?..
Слабо мое изнуренное тело,
Время ко сну. Недолга моя ночь:
Завтра раненько пойду на охоту,
До свету надо покрепче уснуть…
Вот и вороны готовы к отлету,
Кончился раут… Ну, трогайся в путь!
Вот поднялись и закаркали разом.
— Слушай, равняйся! — Вся стая летит:
Кажется, будто меж небом и глазом
  Черная сетка висит.

Поздняя осень. Грачи улетели,
Лес обнажился, поля опустели,

Только не сжата полоска одна…
Грустную думу наводит она.

Кажется, шепчут колосья друг другу:
«Скучно нам слушать осеннюю вьюгу,

Скучно склоняться до самой земли,
Тучные зерна купая в пыли!

Нас, что ни ночь, разоряют станицы {22}
Всякой пролетной прожорливой птицы,

Заяц нас топчет, и буря нас бьет…
Где же наш пахарь? чего еще ждет?

Или мы хуже других уродились?
Или не дружно цвели-колосились?

Нет! мы не хуже других — и давно
В нас налилось и созрело зерно.