Шицзин

Лишь путника встречу я в белой одежде убогой —
Как ранено сердце мое и тоской и тревогой,
И следом за ним я пошел бы одною дорогой!

Увижу: у путника белым колени прикрыты —
Вновь путами скорби и сердце и дух мой повиты,
И, кажется, скорбью с тобой воедино мы слиты.

Дикая вишня в той влажной низине растет,
Нежные ветви на вишне слабы и гибки...
Вишня, ты блещешь своей молодой красотой;
Рад я, что вишня не знает забот и тоски!

Дикая вишня в той влажной низине растет,
Нежные, хрупкие вижу на вишне цветы...
Вишня, ты блещешь своей молодой красотой,
Рад я, что дум о семействе не ведаешь ты!

Дикая вишня в той влажной низине растет,
Нежный, прекрасный на ней наливается плод.
Вишня, ты блещешь своей молодой красотой,
Рад я, что вишня не знает о доме забот!

Не ветер порывист и буря дика,
Не мчит колесница как вихрь седока —
Смотрю на дорогу, что в Чжоу вела,
И в сердце вздымается снова тоска.

Не ветра порыв и не вихря полет,
Не мчит колесница и в беге трясет —
Взглянул на дорогу, что в Чжоу вела,
На сердце легли мне печали и гнет.

О, если б кто рыбу сумел отварить —
Я вымыл бы сам приготовленный таз.
О, если б кто ехать на Запад хотел [192]—
Я доброе слово сложил бы о вас!

Чешуйки жука-однодневки блестят —
Как светел, как светел твой новый наряд!
Но сердце печалью объято мое —
О, если б ко мне ты вернулся назад.

То крылья жука-однодневки весной —
Как ярок, как ярок наряд расписной!
Но сердце печалью объято мое —
Вернись и останься отныне со мной!

То выглянул жук-скарабей из земли,
Он в платье из белой, как снег, конопли;
Но сердце печалью объято мое —
Вернись и жилище со мной раздели!

Ходят они на приехмы, встречают гостей,
Палицы с копьями носят с собою — и что ж?
Люди пустые на княжеской службе у нас —
В алых стоят наколенниках [194]триста вельмож.

Там на плотине ленивый сидит пеликан,
Крыльев мочить не хотел он, за рыбой гонясь.
Люди пустые на княжеской службе у нас —
Даже не стоят одежд, что пожаловал князь.

Так на плотине ленивый сидит пеликан,
Клюв он мочить не хотел и не ведал забот.
Люди пустые на княжеской службе у нас —
Княжеских больше не стоят похвал и щедрот.

Видишь, у нас и деревья, и травы густы,
Дымка поутру над южной горою видна.
Юная девушка там... Но хотя и мила —
Бедная девушка — голод познала она!

На той шелковице голубка сидит,
Семь деток вскормила она.
Сколь доблести муж совершенен собой,
Все в нем — величавость одна.
В поступках его величавость одна —
В ней крепость и сдержанность сердца видна!

На той шелковице голубка сидит,
На сливу птенец залетел.
Сколь доблести муж совершенен собой,
Как пояс твой шелковый бел!
Я вижу, как пояс твой шелковый бел,
Ты черную с проседью шапку надел!

На той шелковице голубка сидит,
Птенцы на жужубе видны.
Сколь доблести муж совершенен собой —
В поступках не сыщешь вины!
В деяньях его не отыщешь вины —
Исправил четыре предела страны!

На той шелковице голубка сидит,
В орешнике вижу птенца.
Сколь доблести муж совершенен собой!
Народа исправил сердца.
Примером исправил народа сердца —
Пусть тысячи лет он живет без конца]

Течет на поля ледяная вода родника,
Густой чернобыльник она залила на лугу.
Восстану от сна и вздыхаю, и скорбь велика,
Столичного города Чжоу забыть не могу!

Течет на поля ледяная вода родника,
Густую полынь, по пути увлажняя, зальет.
Восстану от сна и вздыхаю, и скорбь велика,
О городе этом я полон тревог и забот.

Течет на поля ледяная вода родника,
И в тысячелистниках пышных разлился поток.
Восстану от сна и вздыхаю, и скорбь велика,
О городе этом я полон забот и тревог!

Как просо, бывало, прекрасно всходило везде,
И тучи питанье полям приносили в дожде!
Имели царя все четыре предела страны.
И сюньский правитель царю был опорой в труде [195]!