1 января 1847 г.
На Дунае
Перевод Н. Чуковского
Река! Как часто вод широких гладь
Судам, ветрам случалось рассекать.
И как глубоко ранена вода!
Так страсть не ранит сердце никогда.
Однако судно или вихрь пройдет, —
И вновь, как встарь, гладка поверхность вод,
А если сердце треснет пополам,
Уж не поможет никакой бальзам.
Комаром, конец августа 1842 г.
Хортобадьская шинкарка
Перевод В. Левика
{2}
Хортобадьская шинкарка, ангел мой,
Ставь бутылку, выпей, душенька, со мной!
Я из Дебрецена в Хортобадь пришел,
Путь из Дебрецена в Хортобадь тяжел.
В поле холод лютый, вьюга, темнота,
Я замучен, в теле дрожь и ломота.
На меня взгляни, шинкарка, мой левкой,
Синих глаз теплом согрей и успокой.
Где, скажи мне, родилось твое вино?
Кисло, как лесные яблочки, оно.
Поцелуй меня, твои уста — как мед.
Поцелуй твой сладость в губы мне вольет.
Губы сладкие… красавица… вино…
Я подняться не могу, в глазах темно…
Обними меня, душистый мой цветок,
Поддержи меня, чтоб я под стол не слег.
У тебя нежней, чем пух лебяжий, грудь,
Разреши на ней немного отдохнуть, —
Не пришлось бы мне на твердом спать в пути.
Далеко мой дом, к утру мне не дойти.
Хортобадь, октябрь 1842 г.
На родине
Перевод Б. Пастернака
{3}
Степная даль в пшенице золотой,
Где марево колдует в летний зной
Игрой туманных, призрачных картин!
Вглядись в меня! Узнала? Я — твой сын!
Когда-то из-под этих тополей
Смотрел я на летевших журавлей.
В полете строясь римской цифрой пять,
Они на юг летели зимовать.
В то утро покидал я отчий дом,
Слова прощанья лепеча с трудом,
И вихрь унес с обрывками речей
Благословенье матери моей.
Рождались годы, время шло вперед,
И так же умирал за годом год.
В телеге переменчивых удач
Я целый свет успел объехать вскачь.
Крутая школа жизни — божий свет,
Он потом пролитым моим согрет.
Я исходил его, и путь тернист
И, как в пустыне, гол и каменист.
Я это знаю, как никто другой.
Как смерть, недаром горек опыт мой.
Полынной мутью из его ковша
Давным-давно пропитана душа.
Но все печали, всякая напасть,
Вся боль тех лет теперь должны пропасть.
Сюда приехал я, чтоб без следа
Их смыть слезами счастья навсегда.
О, где еще земля так хороша?
Здесь мать кормила грудью малыша,
И только на родимой стороне
Смеется, словно сыну, солнце мне.
Дуна-Вече, октябрь 1842 г.
На пиршестве по случаю убоя свиньи
Перевод Л. Мартынова
{4}
Уши и рты… Тишина.
Слушайте!
Провозглашаю глагол:
Кушайте!
Пусть и на небесах
Слушают,
Как на земле свинью
Кушают!
Пусть будет наша жизнь
Мирная
Длинной, как колбаса
Жирная.
Глянь на нас, рок, так
Сладостно,
Как мы глядим на гуляш
Радостно!
Пусть потечет с высот
Мир на нас,
Как в эту кашу вот
Жир сейчас!
Если же явится Смерть
Дерзкая
Праздновать тризну свою
Мерзкую —
Тесно набьемся мы
В мир иной,
Словно в кишку колбасы
Жир свиной!
Секеш-Фейервар,
18 ноября 1842 г.
Волчье приключение
Перевод Л. Мартынова
«Эй, друг, ты жрал — в крови клыки и пасть.
А нам судьба от голода пропасть.
Вихрь табуном воздушных жеребцов
Над пуштой мчится. Мрак зимы суров.
Здесь не видать ни одного следа.
Так где же пировал ты и когда?»
Так волки волку ночью говорят,
Когда приходит в стаю он назад.
А волка голод больше не томит.
А он волкам любезно говорит:
«Есть в снежной пуште хижина одна,
Пастух живет в ней и его жена.
А сзади хижины там стойло есть,
В нем блеют овцы… много их, не счесть.
Бродили ночью около жилья
Один какой-то господин и я.
Овечку я хотел схватить одну,
Он — пастуха высматривал жену.
Вот так овцы и не отведал я,
Но… съел того, кто бродит вкруг жилья.
Кечкемет, январь 1843 г.
Клин клином…
Перевод С. Маршака
Ох, спина болит и ноет.
Ох, болит!
Я вчера в саду соседнем
Был избит.
Набалдашником тяжелым
Что есть сил
Наш сосед меня за груши
Колотил.
Читать дальше