Шандор Петефи - Стихотворения. Поэмы

Вот опустился гриф усталый на пригорок.
И витязь Янош слез скорей с его закорок.
Он позабыл про все и, не простившись с птицей,
Шел, глядя на село и церкви черепицы.

«Без золота иду и не довез подарка,
Но сердцем рвусь к тебе, — оно, как прежде, жарко!
А это, Илушка, всех царств земных превыше.
Сейчас увижу я тебя, сейчас услышу».

Подобных мыслей полн, прошел он сельский выгон,
Вдоль виноградников околицы достиг он.
Бочонок прозвенел и въехал воз в ограду.
Он понял: у сельчан дни сбора винограда.

Навстречу ехали тяжелые подводы.
Никто не узнавал чужого пешехода.
Вот за угол он взял, где, по его расчетам,
Шла к Илушке тропа, и подошел к воротам.

Перехватило дух от первой же попытки
Открыть затвор, рукой притронуться к калитке.
С волненьем справившись и замираньем сердца,
Шагнул он — и чужой народ, нашел за дверцей.

«Я не туда попал, тут есть другая тропка», —
Решил он, повернув опять дверную скобку.
«Кого вы ищете?» — его в дверях светлицы
Спросила новая какая-то жилица.

Он отвечал кого. «О, милосердный боже!
Простите, ваш загар, обветренная кожа,
Я не узнала вас, — растерянно, негромко
И вся смутясь, ему сказала незнакомка. —

Прошу вас в дом. Зачем мы топчемся у входа?
Я расскажу вам все, что было в эти годы».
И, с гостем в дом войдя и севши у окошка,
Так продолжала речь, помедливши немножко:

«Неужто вы меня совсем не узнаёте?
Девчурка, помните, боялась строгой тети?
В те годы к Илушке ходили часто дети…»
«Где Илушка сама, скорее мне ответьте!»

«Где Илушка? — вздохнув и утерев слезинки,
Переспросила эта женщина в косынке. —
Что, дядя Янчи, мне сказать? Она в могиле.
Не знали разве вы? Ее похоронили».

Не рухнул на пол он затем, что слушал сидя.
Поник он, ничего перед собой не видя,
Но плакать он не мог. Прижавши к сердцу руку,
Он как бы сдерживал нахлынувшую муку.

Он долго так сидел, без всякого движенья,
И тихо вдруг спросил, как после пробужденья:
«Не замужем она? Нарочно, может, скрыли?
Я б это предпочел. Чтоб только не в могиле.

Я б увидал ее хоть раз еще единый,
И сладкой стала б мне тогда моя кручина».
Но не дождался он от женщины ответа
И вздрогнул, заключив, что, значит, правда это.

И он закрыл лицо, чтоб горя скрыть улики,
И слезы полились рекой у горемыки.
Разбилась вдребезги вся жизнь, вся раскололась.
Он что-то говорил, и прерывался голос.

«Зачем я не погиб в бою от вражьей силы?
Зачем морская хлябь меня не поглотила?
Зачем я в мир пришел? Имело ль смысл родиться,
Чтоб это пережить и с этим примириться?»

И стала боль сдавать, как бы собой пресытясь.
«Скажите, — спрашивал крестьянку Янош-витязь, —
Как померла она и по какой причине?»
«От безутешных слез, от долгого унынья.

Пока вас не было, ведь мачеха-ехидна
Вогнала в гроб ее напраслиной обидной.
Замучила совсем, на сиротинке ездя,
Зато сама теперь и мается в возмездье.

Все было Илушке без вас кругом постыло.
И вам она свой вздох последний посвятила.
Она шептала: «Вот я ухожу отсюда.
Мой Янчика, не плачь, я там с тобою буду».

Так перешла она в тот мир легко и просто.
Народу много шло за гробом до погоста.
Никто пройти не мог, не прослезившись, мимо.
Все плакали — она в селе была любима».

«Скажите, где ее покоятся останки?»
«Пойдемте на могилу», — был ответ крестьянки.
На кладбище, один, расставшись с провожатой,
В безмолвье он упал лицом на холм покатый.

Иные времена он вспоминал и сроки,
Когда в ней все цвело, уста, глаза и щеки.
Нет ничего теперь, все смерти вихрь развеял,
Что он чрез жизнь пронес, что он в мечтах лелеял.

Шло солнце на закат, румяня край дороги.
Потом зарю сменил на небе серп двурогий.
Безрадостно луна смотрела из тумана,
Безрадостно он брел с могильного кургана.

Но он вернулся вновь. Средь трав и повилики
Рос на могиле куст — колючий розан дикий.
Он ветку отломил и с думой невеселой
Засунул черенок за отворот камзола.

«Из праха сироты ты вырос, цветик сирый, —
Сказал он, — будь со мной в путях далеких мира.
Я сохраню тебя в дороге кругосветной,
Покамест не пробьет мой смертный час заветный».