Марина Цветаева - Полное собрание стихотворений [Компиляция, сетевое издание]

Спокойно спите

В своем Селе,

Не видьте красных

Знамен во сне.

Царь! — Потомки

И предки — сон.

Есть — котомка,

Коль отнят — трон.

Москва, 2 апреля 1917,

первый день Пасхи

За Отрока — за Голубя — за Сына,

За царевича младого Алексия

Помолись, церковная Россия!

Очи ангельские вытри,

Вспомяни, как пал на плиты

Голубь углицкий — Димитрий.

Ласковая ты, Россия, матерь!

Ах, ужели у тебя не хватит

На него — любовной благодати?

Грех отцовский не карай на сыне.

Сохрани, крестьянская Россия,

Царскосельского ягненка — Алексия!

4 апреля 1917,

третий день Пасхи

Во имя Отца и Сына и Святого Духа —

Отпускаю ныне

Дорогого друга

Из прекрасной пустыни — в мир.

Научила я друга — как день встает,

Как трава растет,

И как ночь идет,

И как смерть идет,

И как звезды ходят из дома в дом —

Будет друг царем!

А как друг пошел — полегла трава

Как под злой косой,

Зашатались черные дерева,

Пал туман густой…

— Мы одни с тобой,

Голубь, дух святой!

9 апреля 1917

Чуть светает —

Спешит, сбегается

Мышиной стаей

На звон колокольный

Москва подпольная.

Покидают норы —

Старухи, воры.

Ведут разговоры.

Свечи горят.

Сходит Дух

На малых ребят,

На полоумных старух.

В полумраке,

Нехотя, кое-как

Бормочет дьяк.

Из черной тряпицы

Выползают на свет Божий —

Гроши нищие,

Гроши острожные,

Потом и кровью добытые

Гроши вдовьи,

Про черный день

Да на помин души

Отложенные.

Т а к, на рассвете,

Ставят свечи,

Вынимают просфоры —

Старухи, воры:

За живот, за здравие

Раба Божьего — Николая.

Т а к, на рассвете,

Темный свой пир

Справляет подполье.

10 апреля 1917

А всё же спорить и петь устанет —

И этот рот!

А все же время меня обманет

И сон — придет.

И лягу тихо, смежу ресницы,

Смежу ресницы.

И лягу тихо, и будут сниться

Деревья и птицы.

12 апреля 1917

Ветры спать ушли — с золотой зарей,

Ночь подходит — каменною горой,

И с своей княжною из жарких стран

Отдыхает бешеный атаман.

Молодые плечи в охапку сгреб,

Да заслушался, запрокинув лоб,

Как гремит над жарким его шатром —

Соловьиный гром.

22 апреля 1917

А над Волгой — ночь,

А над Волгой — сон.

Расстелили ковры узорные,

И возлег на них атаман с княжной

Персиянкою — Брови Черные.

И не видно звезд, и не слышно волн,

Только весла да темь кромешная!

И уносит в ночь атаманов челн

Персиянскую душу грешную.

И услышала

Ночь — такую речь:

— Аль не хочешь, что ль,

Потеснее лечь?

Ты меж наших баб —

Что жемчужинка!

Аль уж страшен так?

Я твой вечный раб,

Персияночка!

Полоняночка!

А она — брови насупила,

Брови длинные.

А она — очи потупила

Персиянские.

И из уст ее —

Только вздох один:

— Джаль-Эддин!

А над Волгой — заря румяная,

А над Волгой — рай.

И грохочет ватага пьяная:

— Атаман, вставай!

Належался с басурманскою собакою!

Вишь, глаза-то у красавицы наплаканы!

А она — что смерть,

Рот закушен в кровь. —

Так и ходит атаманова крутая бровь.

— Не поладила ты с нашею постелью,

Так поладь, собака, с нашею купелью!

В небе-то — ясно,

Тёмно — на дне.

Красный один

Башмачок на корме.

И стоит Степан — ровно грозный дуб,

Побелел Степан — аж до самых губ.

Закачался, зашатался. — Ох, томно!

Поддержите, нехристи, — в очах тёмно!

Вот и вся тебе персияночка,

Полоняночка.

25 апреля 1917

И снится Разину — сон:

Словно плачется болотная цапля.

И снится Разину — звон:

Ровно капельки серебряные каплют.

И снится Разину дно:

Цветами — что плат ковровый.

И снится лицо одно —

Забытое, чернобровое.

Сидит, ровно Божья мать,

Да жемчуг на нитку нижет.

И хочет он ей сказать,

Да только губами движет…

Сдавило дыханье — аж

Стеклянный, в груди, осколок.

И ходит, как сонный страж,