Евгений Кискевич - Ноктюрн душе

Чтоб быть, как все, толкуя о погоде,
О правильной житейской полосе,
О женщинах, о братстве и свободе,
О счастьи быть, как все.

Здесь всё кругом необычайно:
Цветок несеянный, ничей,
Благоухающий случайно,
Глядит, как девушка, в ручей.

Ручей спешит чрез пни и корни
Вдоль по овражкам кувырком,
И всё невнятней, всё проворней
Бормочет дремным говорком.

Когда же облака, неспешно
Столпившись, моросить начнут,
Заплачет ветер безуспешно,
То солнце, выбившись из пут,

Сквозь дождь прохладный и стеклянный
За речкой радугу прольет,
И вновь нал ясною поляной
Безмолвие стоит и ждет.

Стоит и ждет в глуши дремотной,
Как заклубится светлый свод,
Как сонм стогласый и бесплотный
По этой радуге сойдет.

За ломоть хлеба,
Горсть медяков —
Свершаю требы
Для бедняков.

В чужой квартире
Брожу давно —
В подлунном мире,
Где так темно,

В таком немилом,
В таком лихом —
Как поп с кропилом
В дому пустом.

И всё строенье,
Все уголки,
Ждут окропленья
Моей руки.

Кроплю умело:
Вперед — назад.
Мне что за дело?
Всё «свят «да «свят«.

Здесь я нахлебник,
Приход чужой,
Развернут требник —
Кади да пой.

Который раз уже сажусь
Терзать заученный письмовник.
Пошлю письмо тебе, божусь,
В хлев, Дульцинея, в твой коровник.
Так перепишем наизусть:
Нет, муза, я не твой любовник.

Ты назвалась моей женой,
Но то было до катастрофы…
Нет, лживый стиль письма не мой:
Описки, титлы, апострофы…
Прости — я посвятил другой
Любви томительные строфы.

Они узнавали друг друга по ветхой одежде,
По дикому взгляду и хрупким рукам; прикасаясь,
Хотели поверить в бесплотность, и тайну, и радость.
И Ангелами называли друг друга в надежде.
Но страх за себя подрезал, и томила усталость,
И темные крылья стихий вырастали за ними.
Когда же потом признавались в смертельной болезни
Своей и томительной злобе, то снова пугались,
И громко кричали друг другу: «Исчезни! Исчезни!»
И врозь расходились к делам суеты и печали,
Лишь свет унося на душе, осужденной трикратно,
Которого не было прежде, им непонятный.

Ночное небо всем открыто,
Как пропасть. Лишний свет погас.
Но вы, бродяги и пииты,
Смотрите в землю в этот час:

Тускнеют ясные предметы,
Имеющие вес и цель,
Нам ближе бледные кометы,
Их солнечная карусель.

Нас Млечный Путь для высших истин
Ведет прозрачною тропой.
И вот — невиден, ненавистен
Простой и твердый путь земной.

Всё подымается. Ступени
Всё зыбче. Мы перед крыльцом,
Но вниз с порога откровений
В трясины падаем лицом.

Нам не очнуться, не подняться,
Не отряхнуть земную грязь.
Нам только смутно звезды снятся,
Как полыхают и грозятся,
В пространствах сумрачных кружась.

Он цензор был и дипломат,
Молчальник, мыслей укрыватель;
Стихиям сын, и бурям брат
И смутного повествователь.

Бесстрастно замкнут страстный рот,
И в складке уст хаос и буря,
Уничтожение и взлет.
И так нелепа надпись: «Тюря»,

Что значит «Тютчев». Косный взмах
Его руки чертил обломки
Имен и знаков. Но в стихах
Со страхом поздние потомки
Расслышат уж за рубежом
Архистратига трубный гром.

Так, созерцая обе бездны,
И знанье тяжкое влача
С любовью злой и бесполезной,
Он шел, пифийски бормоча.

А здесь — в спокойные очки
Почти невидные зрачки
Следят, как злоба дню довлеет,
И медленно проходит Рок.
Как бы всклокоченный венок
На голове его седеет.

Оставь меня, девушка, нимфа: ты слишком красива,
Ты требуешь чувств, которых я дать не хочу.
Я слышу, как мир истощается в смертном распаде,
Как атомы стонут, взрываясь, безмерно плывут,
И время разъялось на точные краткие годы,
Сорвавшись, не может вернуться к истокам своим.