Гомер - Античные гимны. Составление и общая редакция А. А. Тахо-Годи

Ни здесь, да и нигде в гимне мы не находим обычного для философских трактатов стоиков буквального отождествления Зевса со «всеобщим законом», «всеобщим словом» (логосом), «природой», «созидательным огнем», «судьбой», «провидением» и т. д. Зевс не является сам непосредственно природой, законом и миром, он выше всего этого, а именно «повелитель всего, над всем величайший владыка». Философское отождествление, естественное для научного стиля, заменяется в гимне выстраиванием синонимических рядов, применением параллелизмов и т. п.

Автор гимна вовсе не стремится противопоставить себя власти Зевса и его закону. Он приветствует Зевса, признавая всю полноту его власти. И само приветствие (в оригинале chaire «радуйся!») подразумевает категории наивысшего блага, самодостаточности, удовлетворенности, согласия с судьбой (счастья). Безусловно, стоический Зевс-космос, будучи таковым сам по себе, не нуждается в соответствующих пожеланиях. Но в них нуждается, по мнению стоиков, прежде всего сам человек. Именно в радостном восприятии всех процессов космической и человеческой жизни, в любви к судьбе, к року стоики видят возможность достижения внутренней удовлетворенности человека.

Большой пассаж посвящен торжественной демонстрации космической власти антропоморфного Зевса, причем утверждается, что космос добровольно повинуется власти Зевса и ничто нигде не свершается без участия Зевса.

Следует отметить, что Зевс именуется здесь как демон, «даймон» (в переводе передано понятием «воля»). И это не лишено основания, поскольку с точки зрения мифологии демоны есть посредники между мирами богов и людей, передатчики божественной воли людям. Здесь же даймон — символ Зевсовой власти, без которой ничто не свершается. Нельзя вместе с тем не вспомнить этимологическое значение этого слова, которое связано с понятием «участь». Власть Зевса отождествляется здесь с судьбой, хотя иносказательно, символически. Однако стоическая судьба не принимает участия в делах тех, кто ее не чтит и не повинуется добровольно. Тем самым могущество Зевса, его всеобщего закона и судьбы оказывается ограниченным.

Это противоречие — всемогущество Зевса и его неучастие в делах безнравственных людей — автор пытается разрешить в стихах о противоположностях, сливающихся в вечно сущий «единый разум» (логос). Однако безнравственные люди не обращают внимания и на этот логос, который они должны были бы приветствовать по закону древней Фемиды.

«Всеобщий закон», тождественный логосу, тоже остается вне пределов их стремлений, так же как не интересует их и древнее священное право — Фемида. За это нечестивцы называются «дурными людьми». Нелепость поведения этих людей автор видит в неспособности их осознать необходимость судьбы. Получение разумами знания от Зевса рассматривается в гимне как большая честь для заблудших людей. Разум, по убеждению автора, укрепит их во всеобщем законе, долге, справедливости, они воздадут хвалы и почести Зевсу и его деяниям, поймут свое предназначение в жизни и соединят свою судьбу с осознанной ими, наконец, свободой воли.

Орфические гимны публикуются в нашем собрании по изд.: Orphei hymni / Ed G. Quandt. Berolini, 1955. В отдельных случаях использовано изд.: Orphica/Rec Ε. Abel. Lipsiae, 1885. Перевод гимнов принадлежит О. В. Смыке. Сверен В. В. Борисенко. Переводы печатаются впервые.

Переводы орфических гимнов на русский язык осуществлялись и ранее: 13 гимнов в переводе К. Бальмонта (не гексаметром, а ямбом) были опубликованы в изд, «Гимны, песни и замыслы древних» (Спб., 1908). Имеются также переводы, сделанные известным советским переводчиком Д. Н. Недовичем в 30-е годы. Некоторые из них печатаются в настоящем издании в комментариях к орфическим гимнам.

Сборник орфических гимнов (см. вступительную статью) открывается обращением Орфея к Мусею, своему учителю или ученику, причем это обращение есть не что иное, как взывание ко всем богам, которых легендарный поэт воспевает в своих гимнах. Подобные обращения к целому ряду богов находим у Эсхила («Семерс против Фив»), где хор начинает с богов, владеющих фиванской землей, с Зевса-отца, а затем переходит к Палладе, Посейдону, Киприде, Аполлону, Гере, Артемиде, местной богине Онке (она приравнивалась к Афине), всем богам, охраняющим город Кадма, к «милым демонам», обходящим, как стражи, осажденные Фивы (110—180).

В комедии Аристофана «Женщины на празднике Фесмофорий» глашатай взывает к фесмофорам — Деметре и Коре, Плутону, Каллигении, Куротрофе, Гее, Гермесу, Харитам, чтобы они хранили город афинян. Хор, в свою очередь, обращается к Зевсу, Афине, Аполлону, Артемиде, Посейдону, морским девам Нерея, горным лимфам, после чего снова вступает глашатай с обращением к богам и богиням Олимпийским, Пифийским, Делосским и др. (295—334).