Array Антология: До горизонта и обратно

просыпаются среди ночи
отсеченные от пуповины своей страны
с замкнутыми устами
не чуя земли
под ногами
в течение минуты
смутно угадывают в них
затонувшие титаники детства

уже после трансплантации языка
длится трансплантация мозга
только пересадка сердца
все никак не удается
и хотя старое слишком большое
похоже придется с ним умереть

опадает с глаз шелуха
и постигают они
что подлинная судьба
в непрерывном изгнании
с мест поочередно освоенных
начиная с зачарованных
горизонтов детства
и созревают до мысли
что смерть тоже эмиграция
за последнюю границу тела

поднимается занавесь двери
папа одетый под молодого пана
переносит через порог маму
красивую как лилия

сзади публика веселые гости
оркестр играет марш
занавесь опускается

занавес поднимается
вваливаются крышки гробов
исчезает дедушка наряженный в костюм
как камень в воду падает в вечный сон бабушка
занавес опускается

поднимается
крик сестры в колыбели
занавес
поднимается
брат с ручек
занавес
открываются мои глаза

занавес поднимается
со стула отец переодетый
под старого мужчину
благословляет молодую пару кланяется
уходит с подмостков
занавес

деревья на одной ноге заглядывают из сада
в окно аплодируя листьями
– это все
было вчера —
упирается мама

Стол меня выслушал – замер,
Не подчинился, в древесине застрял.
Только пол пошел на́верх
Упорно, как жар.
Над головой еще потолок завис
в ожидании знака,
пока вчетверо стены сожмутся
в обозначенье конца света.
И оказался я в центре сущности —
вещь особая.
Стол от меня отрекался, потолок отрицал.
Верное слово!
Так что разгомонились стихии
и надо мной
встали разом все столы,
древесиной полны.
И был я сам, как та стихия,
которой тело, —
что в собственных берегах не может длиться, —
на мир летело.
И возник на свете большой хаос,
и вещей последний крик,
потому что я, как Бог, в этот мир врастал,
а он на моих глазах исчезал.

поднимем доску
и посмотрим в огромный
зрачок черного дрозда.

под сливой сзади
за домом – спокойная и
невозмутимая, как дзен-мастер.

это противоположный
вид печи; не дымила,
глотала облака.

когда кто-нибудь ее пинал,
только булькала, но
ничего не выдавала.

словно через нее
возвращались загробные миры, чтобы
нас подслушать.

серебряная дудка
орга ́ нов, труба отлива
скверной погоды.

в течение всего лета
тихая; потом во время грозы
даже пенится.

продолжай, сказала
темнота, лицо распускается
как кусочек сахара.

старый, как сад
пахнет как лесное озерцо,
бочонок стикса.

приподнимаю доску
и быстро отступаю
пение дрозда меркнет.

осенью полна,
текут из нее сотни черных
ночных улиток.

помню еще
идеально круглую
медаль с крысой.

последняя капля
падает с дерева в тиши
тихий звук гонга.

мысли без конца,
а в зимний период просветления
как слой льда.

Пунктуальная земляника всегда в середине июня
опытный грач улетает на запад
орхидеи венерин башмачок сандалии принцессы
гриб зайчик и подсвинок
коноплянка с желтой грудкой летом красиво зеленая
еще красный рыжик
в октябре коричневые боровики