Тот шум ее душу и тело
Как острой косой подкосил:
Для горя ей силы хватило —
Для радости не было сил.
Головушку думы качали,
Усталые ноги не шли,
Печальные чайки кричали
И к озеру стоном вели.
Осока, плакун да купавы
Шептали, ложась под ступни:
— Приляг на пахучие травы,
У тихой воды отдохни!
Упала. Ударилась оземь,
И кровь застучала в висок,
И хлынули горькие слезы
На мокрый прибрежный песок,
У горла огнем полыхали,
Тоской обжигали зрачки,
От каждой слезинки сбегали
К озерному дну роднички.
Кипели соленые брызги,
Струился горючий ручей,
Пока не истаяли искры
На дне материнских очей…
А дома старейшина рода
За пиршеством вспомнил о ней:
— Подайте для матери меда
И мяса кусок пожирней!
Но старая мать не сидела
Хозяйкой в почетном кругу.
Нашли ее хладное тело
На мокром от слез берегу.
Печальный обряд совершили
И в память на веки веков
На холм положить порешили
Земли от родных очагов.
Тяжелые горные камни,
Огромные комья земли
Всю ночь поднимали руками,
Все выше несли и несли.
Забыли про боль и усталость,
Дымились ладони от ран,
И снова брели, спотыкаясь,
Пока не вознесся курган.
Еще петухи не пропели,
Лучи облаков не зажгли,
А люди к озерной купели
Помыться — напиться пришли.
И — чудо! Как нежные крылья,
Вода их тела обвила,
Смахнула и боль, и бессилье,
А новые силы влила.
Тут диву бы им подивиться,
Испить от души, да нельзя:
Светлее слезинки водица,
Но вот солона, как слеза.
А солнце над степью смеется:
— Вода солона — не беда,
Зато в родниковых колодцах
Свежа питьевая вода!
С тех пор над лазурью озерной
Лишь зори да чайки парят,
Да люди к воде чудотворной
Пути издалека торят.
У старого бая и шапка-то рысья,
И очи-то волчьи, и поступь-то лисья,
И плетка в четыре змеиных конца,
И дочки — в придачу к баранам отца.
Три дочки живые, с глазами раскосыми,
Три мертвых жены у камней под березами.
У старого бая в кибитке с коврами
Стоят сундуки с дорогими дарами.
Сегодня привез их такой же богач
Из дикой степи за горою Атач.
— Сосед! Повели приготовить кошары,
В день свадьбы получишь три славных отары:
Одну отдаю за твою Гумбею,
Другую — за среднюю дочь Зингею,
А третью отару тебе отделю
За младшую дочку твою Янгелю.
Отец оглядел, из-под шапки мигая,
Вдовца-богатея, седого бабая,
Ладонями сделал согласия знак
И дочкам велел подавать бешбармак.
Едва уложили довольного гостя
Покоить в подушках скрипучие кости,
Как слуги в уреме, луной залитой,
Готовить затеяли свадебный той.
Свежуют ягнят, курдюки обдирают,
Спешат за муллой да ковры настилают,
Бараны хрипят, и смолятся костры,
И тихо рыдают три юных сестры.
И тайно проститься идут со смиреньем
К родимым березам, к могильным каменьям.
А там, на граните, как слезы — роса,
И в шуме берез — матерей голоса:
— У старого мужа — тяжелые плети,
Забитые жены, несчастные дети,
Змеиные очи, когтиста рука…
Бескрайние ночи… А жизнь коротка!
Бегите, родные, спешите, кровинки,
Пока не упала роса в ковылинки…
Скорей, Гумбея, Зингея, Янгеля!
И пусть вам поможет родная земля.
Храпит ополуночи бай на ковре,
А дочери скачут навстречу заре.
Ковыль не шумит, коростель не скрипит,
Ветра заметают следы от копыт.
И вольно дышать, и не слышно погони…
А слуги хватились — украдены кони.
Позорная весть побежала окрест
Про страшное дело, про бегство невест.
— Эй, слуги! И вы, мудрецы-аксакалы!
Обшарьте яруги, ощупайте скалы,
Ослушниц не троньте стрелой и копьем —
За отчий позор закопайте живьем!
Жених уезжает, калым забирает,
Ватага с арканами степью шныряет,
Копытами чешет версту за верстой
В березовых колках, в чилиге густой.
Под вечер в степи отыскались беглянки.
На месте им вечные роют землянки,
За тучами звезды, бледнея, дрожат —
Ужасное дело злодеи вершат.
Развеяли годы былую недолю.
Три реченьки вьются по чистому полю.
Смуглянки у берега песни поют,
На доброе счастье черемуху вьют.
Встречает венки голубая Гумбейка,
Качает венки золотая Зингейка,
И каждой красавице Янгелька-речка
Из чистого солнышка дарит колечко…
Лишь белые камни у старых берез
Встречают рассветы росинками слез.