Яна Солякова - Дырявое ведро

В музыку, как в океан окунулся,

Радуясь силе стихии безбрежной.

О, это счастье танцующих звуков!

В них как ребёнок он самозабвенно

Тает, играет… И чуткие руки

Логики лёд растопили мгновенно.

Плачет от счастья оркестр влюблённый,

Моцарт смеётся, а первая скрипка

Душу достанет твою удивлённо,

Звук в ней плеснётся серебряной рыбкой…

Что-то божественное происходит

И несерьёзное, дивно живое!

Моцарт нисходит и душу уводит

В горние выси за светлым собою…

Будешь счастливым и глупым, и новым

Ты возвращаться сегодня в реальность,

Смехом ответишь на резкое слово,

Будешь ходить по земле, запинаясь:

В сердце останутся крылья и небо,

С Моцартом невероятная встреча.

Станет реальностью странная небыль,

Станет возможной поющая вечность…

Ребёнок — раб, наивные мечты,

Уж позабывший в череде занятий,

И гаммы, вид изысканных проклятий,

Возводит в безупречные мосты

Из чистых звуков… И уже без слёз

Этюды надоевшие играет,

Учителя до сердца пробирает…

И любит, и старается всерьёз…

А живописца дар в его душе

Теряет силы, муча, беспокоя…

Он сам не знает, что творится с ним…

Неясным, странным голодом томим,

С тоской глядит на небо голубое…

Он — вечный пленник Музыки уже…

Мягкими подушечками пальцев

По дорогам, листьям и карнизам

Он играет шорохи и вальсы,

Исполняет фуги и капризы.

Иногда звучат литавры грома,

В самых патетических моментах…

То легко, то нервно и неровно,

То под свист, то под аплодисменты

Он играет так самозабвенно!

Даже ночью вдруг спешит к роялю.

Музыка, текущая по венам,

Просит, умоляет, чтоб играли.

Лишь опустит он устало руки,

Тишина поднимется туманом —

Вновь его тревожат сны и звуки

О высоком, нежном, несказанном.

И опять минорные аккорды

Падают каскадами на крыши…

Зыбко всё… Неточно и нетвёрдо…

Ни просвета, ни конца не слышно.

Потому что сам он не доволен:

Не находит нужные созвучья…

И остановиться он не волен…

И себя, и зрителей замучил.

Под ногами — золотая дорога

Из высокого, слепящего света.

Под ногами — солнца слишком уж много,

Даже стыдно наступать на всё это!

Солнце в брызгах отразится восторгом.

Я у лужи научусь отраженью…

И расплавятся все двери и створки,

Станет всё неудержимей движенье.

Я пройду над обезумевшей речкой,

И узнаю я, как петь откровенно,

Как нестись навстречу жизни беспечно,

Выбирая только то, что мгновенно.

Выбирая то, что может исчезнуть,

Что погаснет вместе с ярким закатом,

То, что, в общем-то, совсем бесполезно…

(Как я выбрала дорогу когда-то)

Из пустых необъяснимых находок

Не сложить мне ни стихов, ни рассказа.

Затопили речку вешние воды —

Где вода? Где свет? — не вынырнешь сразу.

Свет и ветер, свет и грязь, свет и лужи,

Свет и тополь, свет и я, и дорога…

А я речки сумасшедшей — не хуже:

Что-то прыгает во мне по порогам.

Из-за солнца, даже ветра не слышно…

Если ты в нём раствориться не сможешь —

Ты не выдержишь… Огромное слишком

Это солнце…

Из блеска грозы, из истерики листьев

Невнятным, безумным комком восхищенья

Из недосягаемой разумом выси

Вдруг… птицею падает стихотворенье.

Откуда?! В дичайших, растрёпанных перьях…

О, чудо! Позволит к себе прикоснуться…

Боится… До дрожи боится неверья,

Боится исчезнуть, боится проснуться…

Ну как с ним?! Приручишь — оно заскучает,

Ослепнет, затянется мутной тоскою…

И сам не поймёшь, что оно означает,

Такое… божественное, такое…

А если отводишь глаза ненароком,

Оно растворяется сном безвозвратным.

Соломинку смысла уносит потоком,

И станет совсем ничего не понятно.

Но тем неожиданнее награда:

Почувствовать взмахи сверкающих крыльев,

И встретиться сердцем и встретиться взглядом

С таинственным гостем из солнечной пыли,

Из блеска грозы, из истерики листьев,

Из тонких материй невидимых глазу,

Из недосягаемой разумом выси,

С ещё не являвшемся Миру ни разу.

День слишком грубый, он слишком светел

Для тихой тайны.

Стихи сидят, как чужие дети,

Грустны, случайны.

Они коробятся, как медузы

На солнце резком.

С толпой смешались, исчезли Музы

За шумом, блеском.