Анна Крещановская: Беги, девочка, беги…

Русые с золотом волосы
В знак прощания остригаю.
Жизнь? — чёрно-белые полосы —
Предлагает кусочек рая
В одиночестве и молчании,
Как азы новой веры. Вспомнишь ли
Губ слияние? И страдания
В искупление, в исступлении…

Безнадёжность — в порыве ветра.
Моя жизнь — пейзаж горизонта.
И осталось не больше метра,
Чтоб ворваться за линию фронта,
Где любовь идёт об руку с теми,
Кто не верил в неё, где потери
Не имеют совсем значенья,
Потому что такие потери
Очень хочется потерять.

Мне осталось не больше метра,
Чтоб порвать тонкий шнур горизонта,
Но порывы осеннего ветра
Вынуждают на месте стоять.

Октябрь плачет. Листьями шурша,
Проходит тело бренное, земное.
Я узнаю себя.
Моя душа
Есть нечто межпланетное, такое,
Что взгляд прохожего не сможет угадать
Под сенью ив, над крышами построек…
Душе нельзя приказы отдавать,
Душа — бунтарь, погибель ей в покое.

Отбивает чечётку ветер,
И в душе моей кавардак.
День дождлив и совсем не светел.
Жизнь моя надевает фрак
Строгий, чёрный и по размеру.
А как хочется нагишом
Окунуться по-детски в веру
В то, что будет всё хорошо!

Что мне эта жизнь? — шлагбаум и запрет
Идти туда, в оранжевый рассвет.
Под гулкий стук отдышливых колёс
В плацкартном спать в обнимку с сонмом грёз
Мне не дают. Совет всегда один:
— Ты будь как все.

Неподвижность любимых рук —
Одиночество и тоска.
Неподвижность холодных губ —
Неизбежность. Но навсегда
Отпустить нет сил. И нет слов,
Чтобы выразить горечь и страх.
Заклинаю, минуя засов:
— Вспоминай меня в небесах…

А лето вдруг серьёзным стало
И, нацепив на нос пенсне,
Сказало жалобно: «Устало»
И тихо умерло во сне.

Я жду, когда заплачет осень.
Но ей не грустно, ей смешно.
Какая к чёрту радость! Впрочем,
Впадать в уныние — грешно.

— Ну и что, что я большой, а верю в Дед Мороза!
Моя мама, между прочим, верит в него тоже.
Напиши, твердит, письмо Дедушке на север,
Туда, где ягель, сосны, мох, где живут олени,
Где проказница-зима в вечном услужении.
Напиши, твердит, туда, где живут тюлени.

Вот я сел писать письмо (ей же не откажешь!).
Написал я в нем про то, про что вслух не скажешь:

Как гонялся во дворе с палкой за собакой,
Как в кино ходил, когда в школе был, однако,
Как сосульку ел (она, кстати, соблазнила!),
Как в подъезде рисовал мелом крокодила,
Как мне вазу было жаль, что сама разбилась,
Как мне праздничная ель долго-долго снилась.
А под елью снилось мне множество подарков…

Запечатал я конверт и наклеил марку.

Думал я, что Дед Мороз очень-очень добрый,
А он взял и рассказал маме все подробно!

Дед Мороз мерил шагами
Терема заиндевелые хоромы.
Половицы скрипели под ногами,
А на окнах вырисовывались коровы
От дыханья его ледяного.

Дед Мороз третьи сутки не спал,
Размышлял над глобальным вопросом,
Он пока еще толком не знал,
Что у школьников нынче спросом
Пользуется. «Что дарить?! Сущее наказание!»
А Снегурочка, внучка его (кстати, школьница)
Шепнула: «Знания!»

За буйки нельзя, а там свобода!
Там дельфинов стая режет воду,
Корабли качают, словно люльки,
Вечные безудержные волны.

За буйки хочу, но не пускают!
Я не спорю, вдаль смотрю, мечтаю…
А дельфины трусость не прощают,
Призраками в горизонт ныряют.

Апрель. А кажется, осень поздняя.
Да, в общем-то, разочарований нет.
Просто дождь рябиновыми гроздьями,
Просто от лучшей подруги плохой совет.

Да разве это беда? Это так — настроение.
Обычное дело в апреле. Весна.

А дождь закончится радугой и птичьим пением,
Потому что иначе никак нельзя.