Бертольд Брехт - Стихотворения. Рассказы. Пьесы

Изъеденному люэсом уроду,
Купившему девчонку за гроши,
За то, что женщине дает работу,
С опаской руку жму, но от души.

Когда выбрасывает бедных
Врач, как рыбак — плотву, молчу.
Ведь без врача не обойтись мне,
Уж лучше не перечить мне врачу.

Пустившего конвейер инженера,
А также всех рабочих на износ, —
Хвалю. Кричу: техническая эра!
Победа духа мне мила до слез!

Учителя и розгою и палкой
Весь разум выбивают из детей,
А утешаются зарплатой жалкой,
И незачем ругать учителей.

Подростки, точно дети низкорослы,
Но старики — по речи и уму.
А почему несчастны так подростки —
Отвечу я: не знаю почему.

Профессора пускаются в витийство,
Чтоб обелить заказчиков своих,
Твердят о кризисах — не об убийствах.
Такими в общем представлял я их.

Науку, что нам знанья умножает,
Но умножает горе и беду,
Как церковь чту, а церковь уважаю
За то, что умножает темноту.

Но хватит! Что ругать их преподобья?
Через войну и смерть несет их рать
Любовь к загробной жизни.
С той любовью,
Конечно, проще будет помирать.

Здесь в славе бог и ростовщик сравнялись.
«А где господь?» — вопит нужда окрест.
И тычет пастор в небо жирный палец,
Я соглашаюсь: «Да, там что-то есть».

Седлоголовые Георга Гросса {58} 58 Седлоголовые Георга Гросса… — Георг Гросс, талантливый немецкий график и карикатурист, в особенности прославился созданными им злыми сатирическими образами спекулянтов и нуворишей Веймарской республики.
Грозятся мир пустить в небытие,
Всем глотки перерезав. Их угроза
Встречает одобрение мое.

Убийцу видел я и видел жертву.
Я трусом стал, но жалость не извел.
И, видя, как убийца жертву ищет
Кричал: «Я одобряю произвол!»

Как дюжи эти мясники и ражи.
Они идут — им только волю дай!
Хочу им крикнуть: стойте! Но на страже
Мой страх, и вдруг я восклицаю: «Хайль!»

Не по душе мне низость, но сейчас
В своем искусстве я бескрыл и сир,
И в грязный мир я сам добавил грязь
Тем самым, что одобрил грязный мир.

Кто еще помнит
О славе Нью-Йорка, города-гиганта, гремевшей
В первое десятилетие после мировой войны?

Эпические песни слагались в честь исполинской чаши, которой
в то время была эта Америка!
Cod’s own country! [1] Страна господа бога ( англ .).

Мы ее называли по одним лишь начальным буквам —
США,
Словно известного всем, единственного
Друга юности. {59} 59 Померкшая слава Нью-Йорка, города — гиганта (стр. 133). — Мы ее называли по одним лишь начальным буквам — США, словно… друга юности. — В Германии принята фамильярно-дружеская форма обращения по инициалам.

Все знали, будто всякий, кто бы туда ни попал,
Через дважды две недели,
Выварившись в этой неисчерпаемой чаше, становится неузнаваем.
Все племена, причалив к этому ликующему континенту,
Забыв свои от века укоренившиеся обычаи,
Как дурные привычки,
Старались изо всех сил
Стать как можно скорее такими же,
Как проживавшие здесь всегда.
А эти принимали их великодушно и беззаботно,
Как нечто от них совершенно отличное
(Отличное только отличностью их жалкого существования!)
Подобно хорошей опаре, они не боялись —
Нового теста можно подбрасывать сколько угодно.
Они знали:
Словно дрожжи, они впитаются всюду.
Какая слава! Какой век!

Ах, эти голоса их женщин, звучащие из патефонов!
Так пели люди — о, сохраните эти пластинки! — в золотом веке!
Благозвучие вечерних вод в Майами!
Неудержимая веселость поколений, мчавшихся по нескончаемым улицам!
Покоряющая скорбь поющих женщин,
Оплакивающих широкогрудых мужчин, но все же по-прежнему окруженных
Широкогрудыми мужчинами.

В огромных парках они собирали редкостные человеческие особи
Откармливали их со знанием дела, купали и взвешивали,
Чтобы их несравненные телодвижения запечатлеть на пленке
Для будущих поколений.