Арсений Тарковский - Стихотворения. Поэмы

Папа называл Валю Струфокамилом [31]. Мое прозвище было Муц. Но прозвище было неправильное, в нем было что-то лошадиное, а я тогда считал, что я обезьяна. Больше всего я интересовался обезьянами: стремился удовлетворить тоску по сородичам.

– На Марсе есть обезьяны?

– Не задавай дурацких вопросов, – отвечал Валя. – Наука этого не знает.

– Много она знает, твоя наука, – сказал я. – Даже про обезьян не знает. Я вот все знаю про обезьян – и где живут, и что едят, и как блох ищут. Они ищут блох вот так.

И я искал блох с совершенством: уж очень я любил обезьян.

– Не мешай, – сказал Валя. – Уйди из комнаты. – И, выпятив грудь колесом, произнес не своим голосом: – Милостивые государыни и милостивые государи! В тысяча восемьсот семьдесят седьмом году впервые в истории человечества в Милане великий итальянский астроном Скиапарелли [32]нанес на карты каналы Марса. В тысяча восемьсот семьдесят девятом году…

– Подожди, – перебил я брата. – Подожди немножко, посмотри, как они ищут, если блоха на спине!

Тут Валя затопал ногами и вытолкал меня из комнаты. Из-за двери доносился его голос:

– В тысяча восемьсот семьдесят девятом году, в следующее, более благоприятное великое противостояние, тот же самый великий итальянский астроном Скиапарелли в Милане открыл новое таинственное явление: двоение марсианских каналов…

– Валя, пусти меня, я буду тихий, – молил я, – тихий, как марсианская обезьяна.

Но Валя был занят своими каналами и не обратил на мои мольбы никакого внимания.

И вот наступило торжественное воскресенье.

Мы отправились в гимназию.

Валя шел впереди и нес на голове свои гигантские полушария. Мы с папой несли конспекты, диапозитивы для волшебного фонаря и ученые книги. Мама еще не успела одеться. Она прибыла в гимназию к концу реферата. Она всегда опаздывала.

Реферат имел успех. Гимназисты, учителя и родители аплодировали изо всех сил. Равных этим полушариям и туманным картинам с каналами не было на свете. Физик Папаригопуло хвалил Валю, а Валя стоял красный от смущения, как марсианская суша на картах у него за спиной. Я гордился братом и был счастлив, потому что любил его не меньше, чем обезьян. Но мне тоже захотелось блеснуть перед публикой. Потеряв голову от Валиного успеха, я выбежал вперед и крикнул:

– А теперь я покажу, как марсианские обезьяны ищут блох!

И стал показывать.

Никогда еще я не ощущал такого прилива вдохновения. Никогда еще мои телодвижения не были в такой мере обезьяньими. Но мама схватила меня за рукав, подняла с пола и зашептала громко, на весь зал:

– Какой позор! Боже мой! Какой позор! При всей гимназии! При самом Мелитии Карповиче! Ты! Чтобы удовлетворить свое глупое тщеславие! Компрометируешь Валю и меня! Перестань размахивать руками! Слышишь! Перестань скалить зубы!

Я пришел и себя и плакал до самого дома.

А дома Вале подарили серебряный рубль и устроили пир в Валину честь. И я понемногу утешился, а Валя сказал:

– Милостивые государыни и милостивые государи! Разрешите мне поблагодарить вас всех за теплое участие и сочувствие к успеху – не моему, а современной наблюдательной астрономии.

Мы все закричали «ура» и снова аплодировали Вале. И Валя сказал благосклонно, как Александр Македонский [33], победивший Дария:

– Мама, пусть Муц покажет теперь, как обезьяны ищут блох!

Из любви к нему я хотел показать свое искусство, но уже не мог: оно сгорело у меня в сердце.

Моя сестра Лена была старше меня, и, когда я был еще ребенком, за нею ухаживало уже несколько молодых людей. Я называл их Ленкиными женихами и презирал за то, что они, располагая своим временем по собственному усмотрению, тратят его на такие пустяки, как хождение в гости к девчонке.

Одному из них все-таки удалось вырваться из мертвой зоны моего презрения, я перестал смотреть на него сверху вниз. Случилось это потому, что он привез Лене откуда-то с юга мартышку.

Отец сердился:

– Итальянский попрыгун!

Лена отвечала:

– Он путешествует по необходимости. Ему нужны впечатления.

– Мартышками он меня не подкупит, – продолжал сердиться отец.

– Это он меня хочет подкупить мартышкой, а не тебя. Он хочет жениться на мне. Ропалло! – мечтательно пропела она, как бы примеряя на себя эту фамилию. – Елена Ро-пал-ло!

– В Италии даже у нищих и жуликов благозвучные фамилии. Это свойство языка, – сказал отец.

– Он не жулик, – обиделась за своего жениха Лена. – Он скульптор.