Варлам Шаламов - Том 3

И гроза идет над нами,
Раскрывая небо нам,
Растревоженное снами
И доверенное снам.

И черты стихотворенья,
Слепок жестов, очерк поз,
Словно отзвуки движенья
Проходящих в мире гроз.

Не покончу с собой —
Превращусь в невидимку:
И чтоб выиграть бой,
Стану призрачной дымкой.

Я врага разыщу
Средь земного предела,
Подкрадусь, отомщу,
Завершу свое дело.

Это вера из вер —
Та дикарская вера,
Катехизис пещер
И путей Агасфера.

Любви случайное явленье
Смиренно чудом назови
И не бросай слова презренья
Вслед улетающей любви.

Взад-вперед ходят ангелы в белом
С неземным выражением глаз,
Труп еще называется телом —
В лексиконе, доступном для нас.

И чистилища рефрижератор,
Подготовивший трупы в полет,
Петербургский ли это театр,
Навсегда замурованный в лед.

Распахнут подземелье столетья,
Остановится время-пора
Лифтом морга, как шахтною клетью,
Дать добычу судьбы — на гора.

Нумерованной, грузной, бездомной
Ты лежала в мертвецкой — и вот
Поднимаешься в синий огромный
Ожидающий небосвод.

Вот последнее снаряженье:
Мятый ситцевый старый халат,
Чтоб ее не стеснились движенья
В час прибытия в рай или в ад.

И обряд похоронного чина,
И нарушить обряда не сметь,
Чтобы смерть называлась кончина,
А не просто обычная смерть.

И нужна ли кончина поэту,
Торопливых друзей говорок,
Заглушающий выкрики света
От обугленных заживо строк.

Нумерованной, мертвой, бездомной
Ты лежала в мертвецкой — и вот
Поднимаешься в синий огромный
Ожидающий небосвод.

Портрет — эго спор, диспут,
Не жалоба, а диалог.
Сраженье двух разных истин,
Боренье кистей и строк.

Потоком, где рифмы — краски,
Где каждый Малявин — Шопен,
Где страсть, не боясь огласки,
Разрушила чей-то плен.

В сравненье с любым пейзажем,
Где исповедь — в тишине,
В портрете варятся заживо,
На странной горят войне.

Портрет — это спор с героем,
Разгадка его лица.
Спор кажется нам игрою,
А кисть — тяжелей свинца.

Уже кистенем, не кистью
С размаха художник бьет.
Сраженье двух разных истин.
Двух судеб холодный пот.

В другую, чужую душу,
В мучительство суеты
Художник на час погружен,
В чужие чьи-то черты.

Кому этот час на пользу?
Художнику ли? Холсту?
Герою холста? Не бойся
Шагнуть в темноту, в прямоту.

И ночью, прогнав улыбку,
С холстом один на один,
Он ищет свою ошибку
И свет или след седин.

Портрет это или маска —
Не знает никто, пока
Свое не сказала краска
У выбеленного виска.

В судьбе есть что-то от вокзала,
От тех времен, от тех времен —
И в этой ростепели талой,
И в спешке лиц или имен.

Все та же тень большого роста
От заколдованной сосны.
И кажется, вернуться очень просто
В былые радужные сны.

По старому следу сегодня уеду,
Уеду сквозь март и февраль,
По старому следу, по старому следу
В знакомую горную даль.

Кончаются стежки мои снеговые,
Кончаются зимние сны,
И тают в реке, словно льдинки живые,
Слова в половодье весны.

Нет, память не магнитофон,
И не стереть на этой ленте
Значение и смысл и тон
Любого мига и момента.

И самый миг не будет стерт,
А укреплен, как путь и опыт:
Быть может, грозовой аккорд,
Быть может, только слабый шепот.

Услышанное сквозь слова
И то, что видено случайно, —
Все сохранила голова
Предвестником для новой тайны.

Я тоже теплопоклонник
Огня или солнца — равно,
Я лезу на подоконник,
Распахиваю окно.

Знакомая даль Ярославны
Дорога, кривое шоссе,
Раскопки в периоде давнем,
Трава в непросохшей росе.

Я жду новостей, как княгиня
На башне когда-то ждала,
Земная моя героиня
На страже добра, а не зла.