Светлана Сурганова: Всё сначала! [litres]

Не останови тогда ленинградцы фашистов у стен родного города, нас бы вообще на свете не было. Как и тех, кто сегодня реконструирует неофашизм. Недаром Ленинград – первый в списке Городов-героев и единственный в мировой истории, чей девятисотдневный подвиг не знает аналогов по масштабу истребления гражданского населения, по той степени глубины лишений и страданий, по столь продолжительной осаде, закончившейся полным разгромом осаждавших!

И я горжусь, что моя семья тоже – частичка этого безпрецедентного подвига. Ведь единственный смысл, передававшийся по живой цепочке от ленинградца к ленинградцу и питавший их надежду, заключался именно в этой стойкости и суперидее: уберечь, не сдать город, отстоять его любой ценой. Поэт Илья Эренбург писал: «…Нет в мире города, который столько жизней отдал ради победы. Его история – история всей Отечественной войны: если мы вошли в Берлин, то это и потому, что немцы не вошли в Ленинград». Солдатам на фронте поднимала боевой дух одна лишь мысль, что где-то там за их спинами, в невыносимых условиях борется непокоренный город.

Удивительной закалки люди Ленинграда, огромной души! В то время взаимовыручка была как само собой разумеющееся. Если появлялась хоть малейшая возможность, люди старались помогать друг другу, городу, стране… Укрывали от вражеских налетов памятники и объекты культурного наследия; в музеях сохраняли экспозиции, в библиотеках – книги; в Эрмитаже не было сожжено ни одной картины; в зоопарке остались нетронутыми животные; в Ботаническом саду и Институте растениеводства сберегли коллекции, собранные со всего земного шара. Умирали от голода рядом с семенами, и ни у кого даже мысли не возникало сьесть хоть одно зернышко!

День Победы – мой самый личный, самый важный, самый главный праздник. Праздник номер один! И то, что я испытываю 9 мая, причем с каждым годом все сильнее, сложно передать словами. Это одновременно гордость и скорбь. Стараюсь всегда помочь пожилому человеку с протянутой рукой… Обязательно оставляю деньги и спрашиваю, чем еще могу быть ему полезна. И мне стыдно за государство, не способное обеспечить достойную старость людям, отстоявшим Родину.

Хотя я сама не застала ни войны, ни блокады, ощущение того времени пронзительным эхом живет во мне. Может, поэтому так интересны и важны для меня военные песни. Я шла к записи альбома военных песен всю свою сознательную жизнь с момента, когда застыла, завороженная, у радиоточки, слушая «Журавлей» в исполнении Марка Бернеса. Мне было года четыре.

09.05.1990 г.

Сегодня царствует песня о войне. Война. Добро это или зло? Шанс раскрыть свой максимум. Но жестокий шанс. Какие песни! Разве могли бы они быть такими без нее и, вообще, быть. Абсурд?! Это стало закономерностью: чтобы полностью раскрыть себя, нужен стресс, драка, кровопролитие, нервотрепка.<>

Сургановы-Чебурахины в первые послевоенные годы, как и многие ленинградцы, жили трудно. Мебель ушла на растопку. Разносолами не баловались, но старались не унывать – ведь уже не голодали! Гардероб имели скромный, но на фоне других семей было что надеть. Мама иногда со смехом вспоминает, как ее простенькие платья вызывали восклицания во дворе: «Ой, вы такие зажиточные – у тебя два платья и оба штапельные!» Обновки, ревностно запримеченные соседями, были результатом кропотливого труда Зои Михайловны – настоящей рукодельницы – она постоянно что-то перешивала, перекраивала, перелицовывала для всей семьи. Ни одного лоскутка не выбрасывала – все шло в дело. Вот так и прослыли богачами…

Давид Васильевич на должности директора восстанавливал совхозы ленинградской области: «Выборгский», «Ручьи»… пять в общей сложности. После войны был колоссальный упадок народного хозяйства. Сельхозугодья превратились в глиняное месиво, нашпигованное человеческими останками, искореженным железом, неразорвавшимися снарядами. Почва выгорела. Пахали вручную, сберегая единственный трактор для уборки урожая – не дай Бог, на мину наскочит. Поголовья скота были истреблены или реквизированы для нужд фронта. Зерновых запасов едва хватало на одну посевную. Но сколь велика была сила духа, что даже в таких условиях на голом энтузиазме совхозы ленобласти выдавали рекордное количество молока, хлеба, картофеля! Работали сутками без выходных! Давид Васильевич поднимал до рентабельности совхоз за совхозом.

В мае 1946 года дедушке дали ордер на новую жилплощадь в доме номер 4 по улице Красной конницы. Но он не нашел времени самостоятельно съездить по адресу и посмотреть, отправил своего заместителя. А тот ошибся дверью и попал не в ту квартиру. Вместо отдельной, двухкомнатной, очутился в коммунальной по соседству – с двумя пустующими комнатами. Должен был с лестницы свернуть направо, а прошел прямо. Вот из-за этой нелепости наша семья прожила следующие пятьдесят пять лет в коммуналке. Сам Давид Васильевич был равнодушен к этому переезду. Редко появлялся в новой квартире, словно чувствовал, что не проживет в ней долго. Работа у него была тяжелая, в город он почти не приезжал, мотаясь по совхозам. Смеялся, что выполнял свой коммунистический долг. Его звали на работу в райком партии, потом в горком, но он отказывался и говорил: «Я – практик. Мне надо быть на земле». Дедушка умер в 1960 году в возрасте пятидесяти пяти лет. У него случился плоскоклеточный рак – много курил…