Константин Вагинов - Песня слов

В поэзии у Вагинова эта тема борьбы двух эпох культуры – на границе сатиры и большой драматической лирики. В стихотворении «Отшельники, Тристаны и поэты» тема крушения старой культуры выражена с наибольшей силой. <���…>

Богатые, тяжелые массивы старой культуры не давят сознания поэта, поэт слишком тесно и органически связан с нашей современностью, чтобы колебаться в выборе:

И отсюда – бесконечно сложный путь лирики, и путь поэта, каждого поэта нашей эпохи, который

<���Неустановленный автор>. <���Рец. на книгу:> Вагинов К. Опыты соединения слов посредством ритма. <���Стихи>. Л.: Издательство писателей в Ленинграде, 1931. 74 с. 1 р. 70 к., перепл. 25 к., 1200 экз. – Книга – строителям социализма: Бюллетень библиографического института. 1931. Июнь. № 16. С. 98–99 .

Давая сборнику своих стихов такое ироническое и манерное наименование, автор вряд ли хотел этим сказать, что его стихи лишены содержания. В самом деле, если не настаивать на буквальном понимании названия, оно окажется почти точным. Книга Вагинова – образец высокого словесного мастерства и одновременно продукт социального распада, лирика, превращающаяся в механическую игрушку для впавшего в прострацию интеллигента.

Вагинов – поэт не начинающий, хотя и мало известный. В «Опытах» собраны стихи 1921–1928 гг., в значительной части печатавшиеся ранее в малотиражных сборниках, не нашедшие отклика в прессе. Это – наиболее последовательное поэтическое отражение сознания деклассированного социалистической революцией буржуазного интеллигента, человека мертвой книжной культуры, дошедшего до максимально возможного отрыва от среды, до исчерпывающего одиночества.

Действительность до конца деформирована в его творчестве. Лирические высказывания принимают видимость фантастических снов, обрывков каких-то созданных и забытых автором мифов. Внешний мир входит в мир творчества странными углами, быт показан – только как объект ужаса или насмешки. Пейзажи сознательно обесцвечены и спародированы. Чрезвычайно мрачна эмоциональная окраска сборника. Стихи холодны, проникнуты опустошающим сарказмом по отношению к самому автору, горечью, почти ненавистью, к творчеству. Но их художественная последовательность прямее и глубже: не рядясь в одежды «крестьянской» лирики, не заимствуя старых шаблонов поэзии городского мещанства, автор делает свою деклассированное и одиночество основным содержанием творчества.

Струя акмеистической торжественной описательности, лирика О. Мандельштама, отправляющаяся от античных образов и спокойных веских слов, находит у Вагинова свое завершение. Лишенные рифмы, величавые многостопные ямбы теряют свою устойчивость. Образ распадается, остаются отдельные словесные значки, намечающие контур, но неспособные показать плоть вещей и явлений. Изолированное слово эстетски фетишизируется, оказываясь объектом пустой словесной игры, обессмысливающей его.

В этом и коренится непонятность стихов Вагинова. Слово и стих перестают быть средствами общения людей между собой. Это монолог поэта, ни к кому не обращенный и нередко почти беспредметный, это подлинная социальная деградация, материал для исследования социолога или литературоведа, но не более. Читателю неспециалисту делать с ним нечего.

Вагинов сам сознает свою выключенное из эпохи, но в характере книги это обстоятельство ничего изменить не может, и она остается сугубо реакционным произведением.

С. МАЛАХОВ. Лирика как орудие классовой борьбы (о крайних флангах в непролетарской поэзии Ленинграда). Доклад, читанный в Ленинградском отделении ССП на дискуссии о творческом методе поэзии. – Звезда. 1931. № 9. С. 161–166, 176.

<���…> Последние книги двух ленинградских поэтов, выпущенные Издательством писателей в Ленинграде в 1930 и 1931 г. («Особые приметы» Сергея Спасского и «Опыты соединения слов посредством ритма» К. Вагинова),

впервые после аналогичных упражнений Заболоцкого в «Столбцах» заставляют вспомнить только что приведенные строки Б. Лившица.