Вадим Шершеневич - Автомобилья поступь

В рукавицу извощика серебряную каплю пролил, –
Взлифтился, отпер дверь легко.
В потерянной комнате пахло молью
И полночь скакала в черном трико.
Сквозь глаза пьяной комнаты, игрив и юродив,
Втягивался нервный лунный тик,
А на гениальном диване, прямо напротив
Меня, хохотал в белье мой двойник.
И Вы, разбухшая, пухлая, разрыхленная,
Обнимали мой вариант костяной.
Я руками взял Ваше сердце выхоленное,
Исчеркал его ревностью стальной;
И вместе с двойником, фейерверя тосты,
Вашу любовь до утра грызли мы,
До-сыта, до-сыта, до-сыта,
Запивая шипучею мыслью.
А когда солнце на моторе резком
Уверенно выиграло главный приз,
Мой двойник вполз в меня, потрескивая,
И тяжелою массою рухнулся вниз.

Год позабыл, но помню, что в пятницу,
К небоскребу подъехав в коляске простой;
Я попросил седую привратницу
В лифте поднять меня к вам в шестой.
Вы из окошка, туберкулезно-фиалковая,
Увидали меня и вышли на площадку.
В лифт сел один и, веревку подталкивая,
Заранее снял ласково правую перчатку.
И вот уж, когда до конца укорачивая
Канат подъемника, я был в четвертом, –
Допрыгнула до меня Ваша песенка вкрадчивая
А снизу другая, запетая чортом.
И вдруг застопорил лифт привередливо,
И я застрял между двух этажей.
Бился и плакал, кричал надоедливо,
Напоминая в мышеловке мышей.
А Вы все выше,
Уходили сквозь крышу,
И чорт все громче, все ярче пел,
И только его одну песню слышал,
И вниз полетел.

Летнее небо похоже на кожу мулатки,
Солнце, как красная ссадина на щеке;
С грохотом рушатся витрины и палатки,
И дома, провалившись, тонут в реке.
Падают с отчаяньем в пропасть экипажи,
В гранитной мостовой все камни раздражены,
Женщины без платий, на голове – плюмажи,
И у мужчин в петлице – ресница Сатаны.
И только Вы, с электричеством во взоре,
Слегка нахмурившись, глазом одним
Глядите, как Гамлет, в венке из теорий,
Дико мечтает над черепом моим.
Воздух бездушен и миндально-горек,
Автомобили рушатся в провалы минут,
И Вы поете: Мой бедный Йорик,
Королевы жизни покойный шут!

Такого вечера не была во-веки:
Это первый вечер самый настоящий.
Небо тяжелей, чем веки
Мертвой женщины в гробу лежащей.
Вы, лежащая в гробу, как в кресле,
Кажетесь кошмарною виньеткой.
Вы не встанете – я знаю; ну, а если?
Если вскинетесь гримасой едкой.
В палисаднике осины – словно струны,
Ветер трогает смычком размерным.
Если вскочите безмерно-юной,
Что скажу Вам взглядом я неверным.
Нет! Я знаю: – дьявол не обманет,
Навсегда прикованная к гробу!
Ветер на струнах дождя в тумане
До конца разыгрывает злобу.

Стучу, и из каждой буквы,
Особенно из неприличной,
Под странный стук вы-
лезает карлик анемичный.
В руке у него фиалки,
В другой – перочинный ножик.
Он смеяться устал, ки-
вая зигзагом ножек.
Мне мерно разрежет сердце,
Вспискнет, вложит цветочек,
Снова исчезнет в, це-
пляясь за округлость точек.
Маленький мой, опрометчивый!
Вы ужасно устали!
Но ведь я поэт – чего
же вы ждали?