Тихон Чурилин - Весна после смерти

Ах, эта рубашка тяжелее вериг
  Прежних моих!

Окно распахнула – суета, суета…
И яркие, огнистые, предпраздников цвета!..

А у меня в комнате черная зима!
– Копоть, копоть, копоть…
То-то будут бесы хлопать,
Да, в ладоши, – стуком ночью донимать.
Ах, неровно буду ночью я дышать – словно темный тать…
  Оперлась на локоть.
  Как черна моя кровать,
  Душно, душно спать…

Пламя лампы ласковой потухает: полночь.
В каске, в маске, с плясками подступает полночь.
Тихо-тихо-тихонько шла бы полночь, полночь.
Прямо пряно-пьяною приступаешь, полночь.

Вьюгой – ффьюю ты! – вьюгою попеваешь, полночь.
Среброструнной домрою донимаешь, полночь.
Балалайкой, лайкою, лаешь, лаешь полночь.
– И ушла на кладбище – с пляской, в каске, полночь.

Утро. Струны добрые домры – где ты полночь?
Солнце светит, вечное, – где ты, где ты, полночь?
Мёты взмёт, метельные, – засыпают полночь.
О, могила милая, – где ты? где ты, полночь.

Как Геры гром пророкотал пергамент.
Как тронный зал открылся аппартамент.
Еще раскат – и пыльный департамент.
Былое, быль – скелет музейный – мамонт.

И стало сказкой, величавой вракой:
– Премьйер-майор бунчужный Мазаракий…
А внук его, финальный, – ффьютть! во фраке,
Исчез во тьму, пропал, пропал во мраке!

Светлый свет
Ярко брызнул на бледный
Мой портрет.
Вот теперь я, поэт,
 – Победный!
Краски гордо горят.
Маски мертво парят
Вокруг, в темном пару́.
Я, как царь на пиру –
Желтый, синий, красный – как солнце!
Стук-стук в оконце:
 Пора – угорите в пару́.
Хлоп – захлопнули ларь.
 – Потух царь.

Маленькая мёртвая каморка
  Темная, как ад.
  Смотрим оба зорко:
В кюветке – яд, туда наш взгляд.
  Вот…
На черном радостном фоне – белый урод.
  Это я…
  – Жалит змея меня.
  Это ты.
  – Кряхтят в норе кроты.
Как странно… как странно ново.
  – Слово:
  Ну, всё, – готово.
Ах – угорели? Во тьме – нездорово.

Урод, о урод!
Сказал – прошептал, прокричал мне народ.
Любила вчера.
– Краснея призналась Ра.
Ты нас убил!
– Прорыдали – кого я любил.
Идиот!
Изрек диагноз готтентот.
Ну так я –
– Я!
Я счастье народа.
Я горе народа.
Я – гений убитого рода,
Убитый, убитый!
Всмотрись ты –
В лице Урода
Мерцает, мерцает, Тот, вечный лик.
Мой клик.
– Кикапу!
На свою, на свою я повел бы тропу.
Не бойтесь, не бойтесь – любуйтесь мной
– Моя смерть за спиной.

Степь, снег, свет
Дневной.
Весь в коре ледяной,
Едет в кибитке поэт
Больной,
Путь последний свершает.
Бледный, бледный,
Безумец наследный.
Кибитку качает…
Свищет, ищет песню свою –
Фффьюю…
Степь, свет, снег белеет.
В небе облак злой зреет
– Буран.
– Кучер пьян, Боже!
Тоже свищет, свищет песню свою:
Фффью, ффью.
– Мой отец богатый выкрест.
Страшный я сынок – антихрист!
– Поэт поет – пьян?
Веет, воет, бьет буран.
На конях, в буран, безумец, едешь ты к отцу,
К своему концу.

Побрили Кикапу – в последний раз.
Помыли Кикапу – в последний раз.
 С кровавою водою таз
 И волосы, его.
  Куда-с?
 Ведь Вы сестра?
 Побудьте с ним хоть до утра.
  А где же Ра?
 Побудьте с ним хоть до утра
  Вы, обе,
 Пока он не в гробе.
Но их уж нет и стерли след прохожие у двери.
Да, да, да, да, – их нет, поэт, – Елены, Ра, и Мери.
 Скривился Кикапу: в последний раз
 Смеется Кикапу – в последний раз.
  Возьмите же кровавый таз
  – Ведь настежь обе двери.

Средь ночи, во тьме, я плачу.
    Руки в крови…
  Волосы, платье – в ёлочных блёстках.
  Я болен, я болен – я плачу.
    Как много любви!
Как жёстко, холодно, в ёлочных блестках
    Шее, телу…
    Окно побледнело.
Свет, скажи им – ведь руки в крови –
    – Я убил от любви.
Ах – гудок в мозг, в слух мне врезался.
    Я пошутил – я обрезался.