Велимир Хлебников - Трое

Так шло Лермонтову быть несчастно влюбленным.

Напыщенные отрицатели и циники всегда чрезвычайно сентиментальны – любят, чтобы их приласкали пожалели простили.

Пушкин сказал, что прошлое приятно.

Это лишь для людей бездеятельных –

(поэтому за сию мысль так ухватился «первый лентяй» В. Розанов).

Нельзя ни на что жаловаться жалоба – это возвращение к прошлому, будущее – светло.

Брюсов совсем не чувствует слова, как такового и лишь прикидывается поэтом.

Лицо его похоже на череп.

Никто не замечал, что это розовый мертвец.

Ю. Айхенвальд пишет о писателе лишь после его кончины и то на 10-20-й год, и жует… жует… и поливает сладкими словами.

Когда же решится написать о сегодняшнем, то даже друзьям его как-то неловко…

К. Чуковский:

«Я могу говорить лишь о мелочах, которые к словесному искусству отношения не имеют, о самом слове не знаю, что сказать. Я могу говорить лишь о перчатках красавицы, а не о самой красавице».

А. Б…, критика по живописи, художница Н. Г. обыкновенно называет: старая облезлая собака. Другие художники так же относятся к другим критикам.

Заумное – заумность, – к метафизике Кубизма Футуризма и проч.

Лучизм-дребедень, старые академические штрихи (писарской-росчерк) и томное сплетение линий и пятен «Мира Искусств».

Нравится мне искренность и глубокая преданность Д. Бурлюка будетлянскому искусству. Д. Б. любит не себя и не о себе хлопочет (чего нет у М. Ларионова, которому «никто не верит» – это молодец из гостинного двора: у нас самое лучшее, а у соседей краденое!)

Трогательна вечная забота Д. Б. о сотоварищах худож- никах и баячах.

Картины В. Бурлюка серьезны. Многие, написанные мрачными красками, оставляют глубокий след у зрителя.

Не только наши Бубновые Валеты и слащавые лучисты, но и французы с их неискоренимым устремлением к НЮ (хоть бы изображали они и ножку кровати), не достигнут этой глубоко-русской мощи.

Картины К. Малевича подобное же создание чисто русской непримиримости.

Глубокая душа у Наталии Гончаровой, которая производит впечатление христианской мученицы (не только мое впечатление.)

О. Розанова умеет вносить женское лукавство во все «ужасы кубизма» – что поражает своей неожиданностью и многих сбивает с толку.

Скудельному сосуду, эго-блудистам не повезло: их опять не заметили, спутали, обидели! В VIII-й своей книге они жалуются на г. А. Е. Редько, написавшего статью об эго-футуристах, а между тем ни слова об эго-блудистах. Естественно!

Даже г-ну Редько ясно, что «Петербургский глашатай» никогда футуристом, а тем более баячем будетлянином, не был. (Об этом см. и статью С. Городецкого в «Речи» от 1 октября 1912 г. № 269).

Ужасно не люблю бесконечных произведений и больших книг – их нельзя прочесть за-раз, нельзя вынести цельного впечатления.

Пусть книга будет маленькая, но никакой лжи; все – свое, этой книге принадлежащее вплоть до последней кляксы.

Издание Грифа, Скорпиона, Мусагета…

большие белые листы…

серая печать…

так и хочется завернуть селедочку… и течет в этих книгах холодная кровь…

Наша будетлянская книга (трое) имеет несколько кож – как трудно будет грызть нас!

Лето в Усикирко.

Воздух густой, как золото… Я все время брожу и глотаю – незаметно написал «Победа над солнцем» (опера) выявлению ее помогали толчки необычайного голоса Малевича и «нежно певшая скрипка» дорогого Матюшина.

В Кунцево Маяковский обхватывал буфера ж. д. поезда – то рождалась футуристская драма!

Есть многие слова и темы, которые мною никогда не будут использованы, хоть другой найдет там зерно и перенесет его на свою почву и пожнет плоды – для сих мои заметки.

Вступление к опере «Победа над Солнцем».

Текст А. Крученых.

Музыка М. Матюшина.