Алексей Смехов - Третья сила

Образцом моим по жизни были
Баба с дедом – Клава и Григорий.
Пятерых детей они вскормили,
Несмотря на трудности и горе.

Деда-архитектора забрали,
Как тогда водилось, по доносу.
Пятая родилась дочка Валя,
И решила Клава кровь из носу

Вытащить Григория на волю —
С плачущим младенцем в кабинеты
Клава шла, как одинокий воин
Шёл на строй зловещих арбалетов.

И она в итоге победила:
После тифа, слабая былинка,
Детям папу из тюрьмы отбила
И себе – вторую половинку.

Сквозь войну, страдания и голод
Всех детей смогла своей любовью
Сохранить, хотя колымский холод
Бдительно маячил в изголовье.

Дед тогда болел туберкулёзом,
Заразившись в сталинских застенках,
Голубей стреляла на морозе
Клава и бульоном постепенно

Оттащила мужа от могилы
И отсрочку вырвала у смерти.
На троих в одном пальто ходили,
Но смеялись в непогоду дети.

Жили в продуваемом бараке,
Всемером в убогой комнатушке,
Делали уроки в полумраке,
За водой ходили на речушку.

Мама говорит, что в этом детстве,
Несмотря на голод и ненастья,
В их семье царило между бедствий
Крепкое незыблемое счастье.

Радовал семейный скудный ужин,
Сказки, что выдумывал Григорий,
Каждый был друг другу очень нужен,
Не было ни ссоры, ни укоров.

А сейчас, спустя десятилетья,
Правнукам, жующим сытный бургер,
Не понять, что может быть на свете
Столько счастья в неуютных буднях.

В страданиях душа тончает,
Снимается жирок с души,
И ты внезапно различаешь
Невидимую раньше жизнь.

Не два, не три – все сто оттенков
В закатной видишь глубине,
И кто-то начинает тренькать
В том месте, где горел в огне,

В том самом тонком, слабом месте,
Где ворон боли исклевал,
Вдруг звуки соловьиной песни
Летят в открывшийся портал.

И, оглушённый и ослепший
От красок, впитанных тобой,
Благословляешь день прошедший
За очистительную боль.

Так хочется остановить мгновенье —
Весну как чудо нежного рожденья,
И лето с его буйством и теплом,
И осень с несгорающим костром.

Так хочется продлить навечно юность,
Чтоб ни одна морщина не коснулась,
Затем – хотя бы силу сохранить,
В конце – не оборвать бы только нить,

И вставить палку в колесо Природы,
Не завершив последнего похода.
У краешка, над пропастью во ржи
Притормозить стремительную жизнь.

Но дни мелькают, как шальные спицы, —
Нам просто не дано остановиться,
И просветленье поджидает нас
Внутри, где неприметное Сейчас,

Как бесконечно длительная ось,
Пронзает всё творение насквозь.

Вечернее солнце в пурпурной карете
Уже отплывало на запад, но дети
Все рвали бруснику с янтарной морошкой,
Толкались локтями и клали в лукошко.

Медведь подошёл в сосняке к ним внезапно,
Как бревна с сучками – когтистые лапы,
И девочка крикнула вспугнутой сойкой,
А мальчик старался казаться спокойным:

– Ты, Мишка, бери, если надо, морошку,
Я знаю, что это ведь всё понарошку,
И ты к нам пришёл из любимых мультяшек,
Но хватит шутить – почему-то нам страшно.

Медведь отвечал: – Уж какие тут шутки —
Не ел я, наверно, четвёртые сутки,
А тут мне сама приплывает к обеду
Еда аж в два блюда, ещё и с беседой!

Кузнечик чуть слышно звенел под ногами,
Вороны царапали небо крылами,
И падала спелая в землю брусника —
А мальчик всё слышал – вот так было тихо.

И понял, что если он с миром отдельно,
То эта минута им будет последней.

Тогда зачерпнул у небес необъятность,
У речки – текучесть и звонкую ясность,
Взял сил сокровенных у старого дуба,
И сами собою промолвили губы:

– Ну, здравствуй, Михайло, меня звать Иваном,
А рядом сестра, её имя – Марьяна,
И мы не чужие – одной с тобой крови,
А небо – нам общая синяя кровля.

Мы с Машей найдём тебе сладкие соты —
Поверь, это добрая будет охота.
Ведь ты же – Балу из прочитанной книжки,
Мой мудрый учитель, а я – тот мальчишка.