Я изумляюсь пустоте,
Той изначальной, самой древней,
Когда Всевышнему в мечте
Явились люди и деревья.
Я удивляюсь облакам:
Представьте – озеро летает,
И поражаюсь ледникам,
Когда суровый камень тает.
Я восхищён устройством птиц:
Махнул крылом – и ты на небе,
Где вместо клеток и границ —
Бескрайнего полёта трепет.
И радуюсь, что перерос
Холодных точек испытанье.
Весь мир – тире, весь мир – вопрос,
И восклицанья, восклицанья!
* * *
Эра позднего кайнозоя,
Солнце путалось в волосах —
Захмелевший с утра от зноя,
Я нашёл чешую в кустах.
Рядом – дева с улыбкой сонной
Умывалась в воде ручья,
И в глазах утонув бездонных,
Я спросил у неё: ты чья?
– Я – ничья, но твоею стану,
Коль в пещеру возьмёшь свою
То, что в прошлом моём осталось:
Разноцветную чешую.
Буду холить тебя и нежить
И варить из бизона щи,
Но раз в месяц себя потешить
Очень надо мне, не взыщи.
Буду я и шипеть, и виться,
Буду ядом плевать в тебя —
В каждой женщине яснолицей
Среди прочего есть змея.
Эра космоса и планшетов —
Лезу в шкаф, бутерброд жуя:
У жены средь нарядов летних
Ловко спрятана чешуя.
Может выкинуть, чтоб не слышать
Иногда этот страшный свист?
Ну да ладно, не будет лишним —
Не такой уж я эгоист.
Достаю с антресолей тихо
То, что сам я храню с тех пор:
Бивень мамонта, шкуру тигра
И большой боевой топор.
Я кручу им с огромной силой,
Слышу волка протяжный вой…
Что поделать, хоть мы цивильны,
Но мужик где-то держит свой
Первобытный тесак фамильный,
Рядом – вешалка с чешуёй.
* * *
Мягче, ребята, мягче —
Если тут всё рванёт?
Вот уж беда маячит
(Видишь кровавый мячик?)
Катится у ворот.
Может быть, поспокойней
Или чуток добрей?
Не надоели войны
(Помнишь большую бойню)
Возле своих дверей?
Глазом пустым с порога
Смерть уже смотрит внутрь…
Не задевай, не трогай
(Лучше ударь бульдога) —
Несколько есть минут
Чтобы перемириться
И уберечь свой дом:
Здесь же родные лица
(Длинная вереница) —
Дети и мама в нём.
Хоть ради них – помягче,
После двух страшных войн
В третьей не жди удачи
(Знаешь, как камни плачут?) —
Лишь прорастёт травой
Пепел на месте твёрдых,
Рвущихся ввысь стволов —
Смерть выжигает гордых
(Самых крутых, упёртых),
Чтобы взошла любовь.
Смерть заберёт и кротких,
Посланных на убой, —
Ей для бездонной глотки
(В ядерной сковородке)
Годен вообще любой.
В общем, помягче, братцы,
Хватит печатать шаг —
Хочет с людьми остаться
Третий от солнца шар.
«Мы часто говорим, что счастье было…»
* * *
Мы часто говорим, что счастье было,
А в настоящем – вечное не то,
И за спиной серебряные крылья
Лежат горбом, сокрытым под пальто.
Мы любим помечтать, что счастье будет,
Когда сойдутся отпуск и турне,
А счастье – здесь, в родных и близких людях,
И этого достаточно вполне.
Оно везде – в пьянящих звуках сада,
В гуденье пчёл и в пении скворцов,
Оно в осенних красках листопада,
Зимой – в снежинке, севшей на лицо.
Подобно бесконечному пространству,
Оно всегда присутствует с тобой —
С простым и незаметным постоянством,
Как шарфик неба ярко-голубой.
Хоть шапка облаков бывает криво
На солнечный надета жёлтый глаз,
Но и под ливнем можно быть счастливым,
Закутавшись в бесценное сейчас.
«Этой осенью звук раздается всё тише и тише…»
* * *
Этой осенью звук раздается всё тише и тише,
Свет размыто рисует этюды в пастельных тонах,
Разговора под ветром берёзы почти что не слышно:
Только шорох и шелест, и шёпот в раздетых лесах.
Водяной засыпает от скуки в холодных речушках,
В опустевших лесах Леший больше не хочет кружить,
Только Баба-яга варит зелье своё на опушке
И, смотря в небеса, продолжает ещё ворожить.
Призывает мороз и метель, и зловещую вьюгу,
Чтоб избушку её до весны с головой замело.
Вместе с чёрным котом, неизменным и преданным другом,
Будет пить вкусный чай и забудет коварство и зло.
Читать дальше