Алексей Смехов - Третья сила

Осина, заломив трагические руки,
Кричала в небеса о пламенной любви…
Какой же был накал, эмоции и муки,
Где нынешний Шекспир, To be or not to be?

Могучий дуб не мог к рябине перебраться,
Плакучей ивы смех звучал сквозь капли слёз,
Любимый старый лес: ему не нужно рацио,
Чтоб передать печаль невестушек-берёз.

Достаточно сосны протяжного скрипенья,
Чтоб с нами говорить на вечном языке,
И нежных соловьёв загадочного пенья,
И шёпота воды в укромном ручейке.

Лес может познавать, и чувствовать, и слышать
Без всяких умных слов, заведших нас в тупик.
Обняв нагретый ствол цветущей белой вишни,
Вдыхаем аромат и любим напрямик.

Без двух понедельников лето —
Уже всё звенит и согрето,
И солнце по-летнему светит,
И зеленью сад обуян,

Но есть ещё таинство мая,
Неясная бездна желаний,
Влюблённость, надежды без края
И утро, которым я пьян.

Есть юность, когда непонятно,
Что будет осеннею жатвой,
Всё только возникло невнятно,
Едва распустились цветы.

И в дымке черёмухи белой
Всё робко, прекрасно, несмело,
И нет завершённости спелой —
Лишь отзвук туманной мечты.

Продлить бы весеннюю нежность,
Когда далека неизбежность,
Есть радостный привкус надежды,
Ещё неизвестен нам плод.

Ещё всё так мягко и гибко —
Не смех, а лишь только улыбка,
И можно наделать ошибок —
Их ветер легко унесёт.

Я вижу чудную картину
На фоне неба светло-синем:
За белой рамкою окна
Стоит прекрасная рябина:
Как дева юная невинна,
Зеленоглаза и стройна.

Ее прическа на рассвете
Растрёпана смешливым ветром,
В ней столько жизни и огня,
Так шелестит уютно платье,
Что хочется, вскочив с кровати,
Красавицу в саду обнять.

Ну а художник знаменитый
Мешает краски на палитре
И ставит подпись на холсте —
То белым облачком туманным,
То красным огненным тюльпаном,
То чёрной птицей на кусте.

Девушка пела в церковном хоре
Не для того, кто погиб в бою,
Не для судов, уходящих в море, —
Нам посвятила песню свою.

Тем, кто, уехав в чужие страны,
Затосковал по родной земле,
Тем, кто в России кромешно пьяной
Всё же остался ещё в седле.

Где-то Есенин печально плачет —
Значит, любили всё-таки нас.
Помнишь: собака в ночи пропащей
Сыпала слёзы на снег из глаз.

И Маяковский швыряет звёзды
Рядом с планетой Экзюпери,
И Пастернака лицо серьёзно,
Видишь – свеча на столе горит.

Где-то на озере Чад далёком
Бродит жираф, он навеки мой,
Образам этим не будет срока,
Я в этом мире всегда живой.

Даже вот так: помогает выжить
Мне нарисованный ими мир —
Средь современных хапуг и выжиг
Это последний мой ориентир.

Словно маяк сквозь тоску и серость —
Только к разбитому сердцу сталь
Вновь Маяковский прижал, не целясь —
Кто бы ему разогнал печаль?

Он к ней спешил за облака —
Она со звёзд к нему спускалась,
И вся она была легка,
Как звон хрустального бокала.

Восход, робея, не хотел
Будить их лучиком горячим,
И пух с крыла её летел,
И укрывал стыдливо спящих.

Она осталась на Земле,
Забыв своё созвездье Лиры,
Он приносил ей свежий хлеб
И нежные букеты лилий.

Но лишь обиду и тоску
Цветы увядшие ей слали,
И неба синего лоскут
Земных чудес ей был желанней.

А музыка ещё звучит
В её ушах нетерпеливо,
Но крылья, лёгкие на вид,
Уже не делают счастливой.

И каждый вечер при луне,
Оставив мужа в тихой спальне,
Она их чувствует сильней,
Но напевает все печальней

О том, что звёзды не вернуть, —
Рыдают в воздухе аккорды,
Вновь не получится уснуть,
И гриф гитары весь истёртый,

И пальцы нежные болят,
И связки сорваны до хрипа,
Но плач космических баллад
Зовёт, как песня пилигримов.

А он печально вслед глядит,
Ведь знал, что это всё случится,
И вот уже она летит
К иным мирам полночной птицей,