Евгений Гребёнка - Поэзия народов СССР XIX – начала XX вв.

На круче опасной, у склона лесного
Не встретит беспечный олень зверолова.
Он свесил рога и глядит, как внизу
Нестрашные молнии мечут грозу.

И тур, что ловчее оленя и выше,
Добрел до ущелья, где синею крышей
Свисает над ним неприступный ледник,
И зверь замычал и к теснине приник.

Когда-то давно к этим жутким отвесам
Титан Прометей был прикован Зевесом [129] Стр. 335. Титан Прометей был прикован Зевесом . — Прометей — один из титанов, богоборец и защитник людей. В наказание за противодействие богам Зевс повелел приковать Прометея к скале, пробил ему грудь копьем, и огромный орел каждое утро прилетал и клевал печень титана. ,
И коршун клевал его печень века,
И мчались над плахой его облака.

Но время пришло, и к расселине узкой
Явился воспитанный в армии русской
Герой Цицишвили [130] Цицишвили (Цицианов) Павел (1754–1806) — грузинский князь, генерал от инфантерии русской службы. , и Терек смирил,
И в скалах широко врата растворил.

И армия Севера [131] Армия Севера — русская армия. в славе железной
Шагнула на кряж и, не дрогнув над бездной,
Кремневую молнию сжала рукой
И склеп раскрошила солдатской киркой.

Гряда великанов на вызов металла
Рыдала отгулами и трепетала.
Но дети Иверии [132] Иверия — древнее название Восточной Грузии. поняли: тут
В их светлое Завтра дороги ведут.

Если, друг мой, в час свиданья
Ты полна изнеможенья,
Если впрямь твои страданья —
Не каприз воображенья, —
О, приди ко мне, светило,
Ляг на грудь мою, рыдая,
Чтоб душа моя изныла,
Скорбь твою перенимая.
Если ж, друг мой, эти слезы —
Только плод мечты чудесной,
Если жемчуг пал на розы,
Чтоб сиять росой небесной, —
О, продли мое блаженство,
Плачь еще! На целом свете
Нет такого совершенства,
Как живые слезы эти!

Люблю я пир, где царствует свобода,
Где слово «пей!» с заката до восхода
Над беззаботной слышится толпой;
Где, веселясь за чашей круговой,
Мы пьяный рог сменяем азарпешей [133] Стр. 336. Азарпеша — ковш для вина с длинной ручкой. ;
Где на исходе ночи догоревшей,
Когда заря над городом встает,
Ко мне моя красавица идет,
Свой легкий стан в объятия склоняет
И за разгул веселый упрекает.

На лепестках едва открытой розы
Роса небес сверкает и горит.
Не так ли, друг мой, медленные слезы
С твоих печальных катятся ланит?
Мой милый друг, в минуту расставанья,
О, как ты мне безмерно дорога!
И как умерю я твои страданья,
Как осушу печали жемчуга?

Я слез не лью, и страшной немотою
Опять окован бедный мой язык:
Пустым словам, затверженным толпою,
Моей любви вверять я не привык.
Лишь только призрак чувства многословен,
Язык любви не есть язык глупца,
И не найдется в нем таких диковин,
Чтоб всю любовь исчерпать до конца.

Вот почему так страшно сердце гложет
Пылание бестрепетных страстей.
Оно наружу вырваться не может,
Но тело прожигает до костей.
Лишь слабый сердцем любит по-иному.
Его любовь — упавший с гор поток:
Упавший с гор, поток подобен грому,
Но средь долин он мал и неглубок.

Такое сердце стоном и разлукой
Свою любовь развеет без труда
И, незнакомо с длительною мукой,
Вернется к жизни, легкой, как всегда.

Но есть сердца, подобные граниту,
И, если чувство врезалось в гранит,
Не властно время дать его в обиду,
Как и скалу оно не раздробит.
Пока восходит солнце надо мною,
Пока луна не остановит бег,
Пока живу я жизнию живою, —
Мой милый друг, я твой, я твой навек!