Торговыя, людныя села,
Большихъ городовъ суета…
Повсюду ярмо произвола,
Не знаетъ границъ нищета.
Отъ Камы до желтаго Прута,
Какъ буйнаго моря волна,
Растетъ безпощадная смута,
Кипитъ роковая война.
Снаряды взрываются съ гуломъ.
И льется кровавый потокъ.
Объяты багровымъ разгуломъ
И западъ и дальній востокъ.
И падаетъ также рядами
Подкошенной юности цвѣтъ
Въ широкія общія ямы,
Въ могилы, гдѣ имени нѣтъ.
Надъ мертвою Леной, закованной въ ледъ,
Мятель бѣсновалась всю ночь напролетъ.
Ревѣла, бушуя, и выла, какъ звѣрь,
Реветъ, и бушуетъ, и воетъ теперь.
А вѣтеръ вздымаетъ сугробами снѣгъ,
Какъ будто могилу заноситъ навѣкъ.
Съ отчаяннымъ плачемъ безумной тоски
Заноситъ могилу великой рѣки.
Но что намъ мятели озлобленный гнѣвъ
И рѣзкаго вѣтра пронзительный ревъ?..
Увы, намъ нельзя ни на мигъ отдохнуть,
Не знаетъ преграды нашъ тягостный путь.
Пусть вьюга дорогу совсѣмъ замела,
Летитъ наша тройка впередъ, какъ стрѣла.
Привычные кони легки на бѣгу,
Хоть вязнутъ копыта въ сыпучемъ снѣгу.
Такъ что же намъ ярость мятели сѣдой,
Насъ буря иная уноситъ съ собой,
Грознѣе мятелей сибирской зимы,
Мрачнѣе полярной трехмѣсячной тьмы.
Увлекъ насъ стремительно первый напоръ,
И съ нимъ мы безсильны выдерживать споръ,
Какъ съ бѣшенымъ моремъ разбитый челнокъ,
Какъ съ яростнымъ вихремъ поблекшій листокъ.
Влеки же насъ, буря, въ зловѣщую даль!
Мы грудь закалили, какъ бранную сталь.
Безъ всякой защиты подставимъ ее
Подъ полное злобы дыханье твое.
Хоть спорить съ тобой мы безсильны въ борьбѣ,
Свой вызовъ мы гордо бросаемъ тебѣ,
Какъ плѣнникъ предъ вражескимъ острымъ мечомъ,
Какъ жертва предъ злобнымъ своимъ палачемъ.
1890 г.
Въ этой тундрѣ, страдальчески дышащей
Въ этой тундрѣ, страдальчески дышащей чуть
Подъ броней трехъаршиннаго льда,
Гдѣ земли помертвѣлой холодная грудь
Даже въ іюлѣ, какъ камень, тверда;
Гдѣ въ неравной борьбѣ человѣческій трудъ
Изнемогъ, побѣжденъ напередъ,
Гдѣ насущную пищу голодный якутъ
У природы лишь съ бою беретъ, —
Мы, опальныя дѣти родимой страны,
Мы, возращаемыя небомъ инымъ,
Наши лучшіе дни, въ самомъ цвѣтѣ весны,
Какъ тяжелыя цѣпи, влачимъ.
Безпощадной нужды унизительный гнетъ
Наши плечи согнулъ до земли.
Наши мысли утратили прежній полетъ
И въ житейскую тину ушли.
И кровавая горечь отравленныхъ мукъ,
Трепетавшая въ сердцѣ больномъ,
Притупилась предъ болью неопытныхъ рукъ,
Искалѣченныхъ тяжкимъ трудомъ…
Но въ груди, словно память исчезнувшихъ лѣтъ,
Нѣжный отзвукъ, услышанный вновь,
Отдаленныхъ огней чуть мерцающій свѣтъ,
Уцѣлѣла къ отчизнѣ любовь.
И порой, въ промежуткахъ житейскихъ заботъ,
Въ шумѣ дня или ночью въ тиши,
Безпокойная страсть закипаетъ и жжетъ
Роковую пустыню души…
Незабвенная сердцу, любимая мать,
Отзовись на болѣзненный крикъ,
Дорогая отчизна!.. Придется ль опять
Мнѣ увидѣть священный твой ликъ?
Эти тысячи верстъ, что межъ нами легли,
Помѣститься не могутъ въ умѣ,
Только страшная цифра мелькаетъ вдали,
Словно призракъ, грозящій во тьмѣ.
Боже, годы разлуки стоятъ позади,
А какъ бросишь въ грядущее взглядъ, —
Словно въ зеркалѣ тѣнь, далеко впереди
Отразился ихъ пасмурный рядъ…
Если бъ могъ я къ груди материнской твоей
Со слезами еще разъ прильнуть,
Жадный взоръ свой насытить привольемъ полей,
Жадной грудью твой воздухъ вдохнуть.
И частицу твоей красоты, какъ мечту,
Унести на чужбину навѣкъ:
Шорохъ листьевъ въ лѣсу, запахъ нивы въ цвѣту,
Блескъ утра, плескъ ручья, ропотъ рѣкъ.
Средне-Колымскъ, 1894 г.
Прилетая бѣлой птицей
Изъ земныхъ пустынь,
Вьюга мчится надъ гробницей
Ледяныхъ твердынь.
Та гробница молча внемлетъ
Гостьѣ дальнихъ странъ,
И въ гробницѣ молча дремлетъ
Грозный океанъ.
И на сводъ ея кристальный
Тяжело легла,
Словно пологъ погребальный,
Вѣчной ночи мгла.
Читать дальше