Тао В.: Причуды 2.0

Стайка мух вылетела из зеркала, играя —

мой воробей не мог ни на что решиться

Ложились в постель с комарами.

Незнакомцы сидели у изголовья, нарушая август.

Небеса чертили свою яму

(глаз выкатился из угла – застыл)

А ночь кусалась тихо и бессильно – была

бесполезной

Скалы молчали – убитые зноем,

захваченные пустотой.

Блюзовое безмолвие бензоколонки,

убогий угол

дома

Мертвый сезон, серый день.

Чайки вписывают тысячелетия в пергамент

рассвета, ангелы обнимаются в Интернете —

ветер защитит нас, солнце нас спрячет!

…мертвый день, серая кухня.

Закипела кровь в чайнике…

Рассеянные двери закусочной:

деревья рябят в воздухе, в растерянной

солнечной пустоте – Храмы Любви.

Храмы Неба.

Разрушенные облака – чувствуешь

их легкость перед смертью.

Лепет бабочек, ливней …в парке,

в жаркой затхлости зарослей:

окружен безмолвием,

адом

мел памяти сметает с крыш домов —

пшеничный ангел спорит с солнцем,

небом,

а мир вокруг сожжен пожаром

совокупленья, смерти —

мы проходили в школах эту землю

безжизненных экспрессов

Мухаммад мягкий словно мох

Тяжелый гребень в волосах

и легкие шаги

в скульптурной синеве

Мне море отвечало эхом, жестом!

Неслышным танцем плоти

Занесло лошадиный топот в ночь,

в скрипящую каюту. Я выбил иллюминатор

и сияние очнулось! …лежал, боясь шевельнуться

на заминированном поле – боялся проснуться

Плел чью-то песню ветер, бормотал молитву под нос

Часы тикали и минуты кисли, меняя свои

предметные формы. Рассыпал карты налетчик ветер,

ведя молчаливую игру, разыскивая…

Меняла-садовник

встретил меня у калитки:

как пронесу?!

А ты, что отразилась в тонком полете —

стала ли ты кипарисовым лепетом, смуглой стрелой

воина?

Мои руки уронившие серебро…

Прислушайся к своему швейцарскому сердцу

Когда женщина умирает, в доме ломают прялку —

компьютерный мир мне больше подходит. Ношу

свечу, оберегаю пламя от солнца.

Солнечный день… Лица стекают с экранов – хватит

думать о смерти, чужом доме. Лисья реклама, панама

в пыльном июне, на голове – стоит пугало, умирает

в траве. Мне не больно. Мир безразличия

мне подходит больше, чем эволюция.

Пальмы смыты приливом, неоновые зонтики

в сизом дожде. Смерть подходит и облачается

в наши одежды – наши лица стирают с экранов

тряпкой. Только птица

задержалась в чьем-то доме, порхает

в комнатах-одиночках золотисто звеня —

окликает, ищет меня

Пушистый песок черепах поселился

в доме. В комнатах пропахших сушью,

выцветшими занавесками…

счастье держалась на крохотной

точке рябящей в уме

Ссыпали пепел в горшки

и тек поезд в ночи, тусклой вспышкой

поблескивая: санитарная песня

Случайно поджег сквозняк, чиркнув

спичкой… Включил свет спокойно.

Сигареты лежали в ряд,

как расстрелянные…

Мертвый воробей чирикнул

из мрака: мутнеет зеркало, теряя эти

мысли. Туман оплетает голову

и багряный рассвет

Мертвый сезон, мертвый ангел

…рассеянная зыбь занавески…

на рассвете оторвался от пола и от

преследования:

высота валилась из окон —

рассыпающийся

белый смех

…призрачные руки легли на голову,

беззвучно возник лик – губы как семя

Свело высоту с ума и вонзило мне в сердце!

Время дрожало сетью разорванной,

сухой саранчой свилось —

легло в ладонь.

Теплый привет, теплый жест.

Колдовала смерть над колыбелью.

Важничал кот намевая мрак.

Ты спала алым чувством бессмертия

Медленный поезд недели

Медленней времени ползли облака, застревали

в прошлом.

Металлическая гадюка рассвета – голова кружилась,

и пахло неоном

Барьер памяти. Кафе. Столики.

Полдень разрезавший зеркала.

Прялка ткет безумие в тишине. Металлические

куклы в сердцах,

собачьи шкуры газонов – головы кружились

и шаги звучали —

неслышные, легкие – горы пахли прохладой

Город, отлившийся в зеркала и принявший нас

Звезды кисли, ныли как зубы

(волки теряли наши следы)

Забинтовали небо как голову – в госпиталях пахло

счастьем, будущим

и кости обрастали новой плотью