Тао В. - Причуды 2.0

сонетом

…порыв замер: тронулся состав тихой мыслью —

на повороте будет ждать проводник, с бритвой в

руке. Это копоть. Черная скука рассудка, выедающая

лицо: сыворотка на полуночном фарфоре

Аптека в молчаливом городе

Окрашенный звуком в неземном ветру,

в серебристой аллее

…дымчатый призрак за стойкой:

скомканная купюра… и пыльная ухмылка

города – среди неизвестности, пока солнце

остается с нами…

Позолоченная психушка, ледяной

трип-хоп в барах – пора мотать отсюда,

чувак – когда работаешь коллектором…

Они, наконец, доберутся до меня —

серьезные ребятки с гладкими глазами,

спокойные денечки

Девственность… слоняюсь

по жаре разлитой лиловыми мостовыми,

марево городского антиквариата —

поставленный на уши блюз в песочном

бездорожье, где небо жжет пустоту бензоколонок…

Ничего кроме «Beverly Martin…»,

у знакомого торговца бутлегами: музычка…

под шум,

висящий в городе автостоянок.

День догорает…

лежу на матрасе, в комнате

…где-то клацнул

замок, на этажах, вспугнув

стадо мух в жаркой кухне: давно пора сдать сухие

бутылки, освободиться от гуманитарного груза.

Или сходить на угол, как бы за

сигаретами – посидеть под тентом,

за пустым столиком

Лето. Несет вонью бензина —

дремлющей, заразной. Не дающей уснуть…

я привык не вспоминать о море, древесной

бальзамной хрустальности

…лето вьется пылью над мягким,

перегретым асфальтом – трассовым миражем,

смертью слоняющейся где-то неподалеку

радиоактивная ночь:

безжизненные ландшафты —

нет скорби, нет раскаяния в мягкой

анестезии ночи

лунное тело, цифровой двойник в

зеркале

неон

врастающий в этот холодный запах

хлорки, кафеля – время исчезает оставляя

бычки, рулоны туалетной бумаги с номерами

мобильников и свежий воздух

по разумной цене

один

в струящемся микроклимате

в пустых кофейнях дремлют сторожа,

улыбаясь

растворяюсь в сепии сна колонн

потолков

горячий кофе горячая

ночь

шум в ушах

Ник Хорнби на желтой обложке

мертвая балерина в банкетном

зале, желтая – как оживающая кукла

как подводная лодка

Los Lobos вливаются осами в мой ночной

город пустоши миражи в желтой прессе

сквозит алфавит гепатит —

собирай вещички, мертвая куколка —

я никогда тебя не увижу,

я никогда тебя не забуду

в моем пустом городе, скользя мимо

в мертвом лимузине

я ничего не могу

после себя

оставить

Язык чувств и зеркальные блики по стенам.

Сумасшедшая крона дерева. Синтез стульев в

столетиях – тонешь и не знаешь, на каком берегу

проснешься.

Гулял край ветра по комнатам…

Забавлялся соловей тусклым лезвием

звука: примеривался к проему окна

Брат не спал. Видел, как я встал с пола и тихо

остановил часы

Кровь: песок измазал ладони, еще влажные

от запахов реки, полные принесенной смерти.

Вот и услышал напев у себя в голове. Вот и узнал…

Ленивый алебастр света в легких, тлеющий вкус

сигареты. Товарная станция дышит отравой, сытыми

терриконами счастья…

язык вокзальных пространств – толкаю стеклянную

дверь

и взрыв голубей выметает комнату из двойника,

задевая лицо

Самая легкая из смертей, что у меня есть.

Ты еще будешь дышать тишиной жарких комнат

в своем городе: стоя перед окном или лежа во сне,

на асфальте: река течет,

намывая пески уснувшему золотоискателю —

золотая рука, унесенная в смерть

Облезлый холод, внизу…

двери подъездов открыты, сердца кошек просятся

в небо. Холодные пальцы. Прикосновения цедят

вечность для первого поцелуя:

сольемся в сон хижин, в вой шакалов,

в беспамятный капкан очага…

осень в бликах роящейся занавески…

халат, натянутый на голое утро: выйди на горный

свет алеющих пиков, в древесную молитву на

проясняющейся террасе…

Холод качнул ветвями над тишиной.

Зигзаг рыбы в водоеме, белые камни…

пустая лодка, принесенная ночью к берегу

…иней на крыше: стекает в подставленную ладонь.

Звериный мох в тишине – податливый и упругий.

Камни тянут дорогу в гору и холод чист как вода,

как мысли

пластиковые бомбы, бутылки среди этой смерти