сонетом
…порыв замер: тронулся состав тихой мыслью —
на повороте будет ждать проводник, с бритвой в
руке. Это копоть. Черная скука рассудка, выедающая
лицо: сыворотка на полуночном фарфоре
Аптека в молчаливом городе
Окрашенный звуком в неземном ветру,
в серебристой аллее
…дымчатый призрак за стойкой:
скомканная купюра… и пыльная ухмылка
города – среди неизвестности, пока солнце
остается с нами…
Позолоченная психушка, ледяной
трип-хоп в барах – пора мотать отсюда,
чувак – когда работаешь коллектором…
Они, наконец, доберутся до меня —
серьезные ребятки с гладкими глазами,
спокойные денечки
Девственность… слоняюсь
по жаре разлитой лиловыми мостовыми,
марево городского антиквариата —
поставленный на уши блюз в песочном
бездорожье, где небо жжет пустоту бензоколонок…
Ничего кроме «Beverly Martin…»,
у знакомого торговца бутлегами: музычка…
под шум,
висящий в городе автостоянок.
День догорает…
лежу на матрасе, в комнате
…где-то клацнул
замок, на этажах, вспугнув
стадо мух в жаркой кухне: давно пора сдать сухие
бутылки, освободиться от гуманитарного груза.
Или сходить на угол, как бы за
сигаретами – посидеть под тентом,
за пустым столиком
Лето. Несет вонью бензина —
дремлющей, заразной. Не дающей уснуть…
я привык не вспоминать о море, древесной
бальзамной хрустальности
…лето вьется пылью над мягким,
перегретым асфальтом – трассовым миражем,
смертью слоняющейся где-то неподалеку
25 июня 99
радиоактивная ночь:
безжизненные ландшафты —
нет скорби, нет раскаяния в мягкой
анестезии ночи
лунное тело, цифровой двойник в
зеркале
неон
врастающий в этот холодный запах
хлорки, кафеля – время исчезает оставляя
бычки, рулоны туалетной бумаги с номерами
мобильников и свежий воздух
по разумной цене
один
в струящемся микроклимате
в пустых кофейнях дремлют сторожа,
улыбаясь
растворяюсь в сепии сна колонн
потолков
горячий кофе горячая
ночь
шум в ушах
Ник Хорнби на желтой обложке
мертвая балерина в банкетном
зале, желтая – как оживающая кукла
как подводная лодка
Los Lobos вливаются осами в мой ночной
город пустоши миражи в желтой прессе
сквозит алфавит гепатит —
собирай вещички, мертвая куколка —
я никогда тебя не увижу,
я никогда тебя не забуду
в моем пустом городе, скользя мимо
в мертвом лимузине
я ничего не могу
после себя
оставить
14 августа 2005
Язык чувств и зеркальные блики по стенам.
Сумасшедшая крона дерева. Синтез стульев в
столетиях – тонешь и не знаешь, на каком берегу
проснешься.
Гулял край ветра по комнатам…
Забавлялся соловей тусклым лезвием
звука: примеривался к проему окна
Брат не спал. Видел, как я встал с пола и тихо
остановил часы
Кровь: песок измазал ладони, еще влажные
от запахов реки, полные принесенной смерти.
Вот и услышал напев у себя в голове. Вот и узнал…
Ленивый алебастр света в легких, тлеющий вкус
сигареты. Товарная станция дышит отравой, сытыми
терриконами счастья…
язык вокзальных пространств – толкаю стеклянную
дверь
и взрыв голубей выметает комнату из двойника,
задевая лицо
Самая легкая из смертей, что у меня есть.
Ты еще будешь дышать тишиной жарких комнат
в своем городе: стоя перед окном или лежа во сне,
на асфальте: река течет,
намывая пески уснувшему золотоискателю —
золотая рука, унесенная в смерть
Облезлый холод, внизу…
двери подъездов открыты, сердца кошек просятся
в небо. Холодные пальцы. Прикосновения цедят
вечность для первого поцелуя:
сольемся в сон хижин, в вой шакалов,
в беспамятный капкан очага…
осень в бликах роящейся занавески…
халат, натянутый на голое утро: выйди на горный
свет алеющих пиков, в древесную молитву на
проясняющейся террасе…
Холод качнул ветвями над тишиной.
Зигзаг рыбы в водоеме, белые камни…
пустая лодка, принесенная ночью к берегу
…иней на крыше: стекает в подставленную ладонь.
Звериный мох в тишине – податливый и упругий.
Камни тянут дорогу в гору и холод чист как вода,
как мысли
Пластиковые бомбы, бутылки…
пластиковые бомбы, бутылки среди этой смерти
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу