Сергей Магид: Angulus / Opticus. Третья книга стихотворений. 2009–2011 гг.

а после дембеля всё позабыли,
и младшо́го и его устав
караульной службы.

старость есть часть жизни,
проституция есть часть жизни,
лесбийский брак есть часть жизни,
расизм есть часть жизни,
психический вампир есть часть жизни,
даже умирание есть часть жизни,
только боязнь жизни есть часть смерти.

богач уверен в том
что все вокруг него тоже богаты

умный человек
начиная разговор с собеседником
полагает что имеет дело с умным человеком

и богач и умный
в результате оказываются в шоке

правду мира легче выносят
бедный и глупый
для них нет неожиданностей

ведь один из них видит всё
а другой – ничего не видит.

правда жизни растет во мне как сорняк
с каждым днем я чувствую
как она все глубже и глубже пускает свои корни
приму ли я ее или отвергну
ей это все равно
придет день она освободится от меня
чтобы запустить корни в другого
понимаю ли я в чем ее смысл или нет
это ничего не изменит
просто она во мне
и чувствуя ее
я постепенно догадываюсь
чего она хочет
и как увидеть то
к чему она ведет.

в моей жизни остается уже не так много пространства
чтобы заставить его книжными шкапами
но достаточно
чтобы оно холодило мне руки
своей пустотой
где видно всё насквозь.

есть люди
которые подозревают всех

тогда как нужно не подозревать
а зреть.

я чувствую
что я здесь прежде всего для того
чтобы не стать частью ликующей толпы
чтобы не встать под развернутые знамена
каких бы то ни было цветов
чтобы остаться тем
кто сохраняет дистанцию
и взгляд со стороны

только так можно хоть что-то увидать.

истина слишком хрупка
чтобы ее скандировали на улицах

именно тогда она становится
совершенно невидимой.

смесь вопрошания и ожидания
любопытства и робости
вины и изгойства
держит нас в глубине леса
откуда мы иногда выходим на опушку
короткого монолога
порой на просеку пяти-шести слов
а то и в просвет одного
тогда и кусочка видимого нам неба
вдруг хватает
чтобы понять где мы.

Зима. Колхозник торжествует.
Его поля занесены.
Он слышит урожай. Он чует
Побеги будущей весны.

Мороз все сорок, но под снегом
Тепло. И, впав в анабиоз,
Лежит земля, грядущим млеком
Взбухая и копя овес

Лошадке архитерпеливой.
И все бы так и дальше шло,
Когда б росток, еще пугливый,
Не зацепился за крыло

Машины с черным знаком немца,
Давящей в ледяной земле
Всей массой кости ополченца,
Едва заметные во мгле,

А дальше больше – гильзы, мины
Неразорвавшиеся, глины
Пласты, артиллерийским плясом
Над мягким человечьим мясом

Перекуроченные вдрызг…
Нет, места нет для урожая
Здесь, где пехота, погибая,
По пятой шла в повальный визг

осколков, мин, гранат, бутылок,
Летящих в черную броню,
Где выстрел точечный в затылок
Бил дезертира на корню,

Где нету до сих пор ни всхода,
Ни колосочка, ни зерна,
Где отвернулась мать-природа
От всех, кто знал тебя, война,

Запомнив только крик и кашу
Кровавую, где смерть с лихвой
Косила жизнь – и их и нашу —
В декабрьском поле под Москвой.

И все же, друг, мы победили,
Их танки в землю закопав,
И, не жалея, кровь пролили,
Бессмертными за это став.

И вот зима. Мир торжествует.
Он ждет с три короба в свой рот.

Но под землей лишь нефть бунтует
И кровь соленая растет.

всё сравнивай (сравнимо всё со всем) [8] «Не сравнивай: живущий несравним» – из стихов 1937 г. (О. М.) ,