Марлена Рахлина: Собрание стихотворений. Роман в стихах (сборник)

Мой долгий день! Он начался
с шести часов утра.
Он вырвался! Он начисто
забыл, что есть «вчера».

И он летит, разбрасывая
себя во все концы,
и он транжирит, празднуя,
что нажили отцы.

И вот, летящий, полный,
неутолимый весь,
он замечает к полудню,
что надо бы присесть,
одеться нужно – холодно,
а он раздетый, голый,
и надо бы поесть
то, что припас, что есть…

Тут хочется – не хочется,
а все-таки живешь,
всю жизнь свою по строчечке,
по корочке жуешь.
И бьешься так, что пот блестит,
на горьких тех хлебах,
и не хватает подлости
уйти, не расхлебав,

что спутано, накручено,
похоже – не спасти,
а надо как-то к лучшему
насильно привести.

А поседеют прядки,
остынет голова –
останутся в тетрадке
слова, слова, слова.

Примите их, примите,
не дайте им сгореть,
уронят – поднимите
еще раз посмотреть.

Когда меня не будет,
лет через двести,
смотрите сами, люди:
этот садик будет
на этом самом месте.

И будет случай:
на склоне дня,
снегом увенчана,
выйдет женщина,
такая, как я,
только лучше,
счастливей меня.

Выйдет, посмотрит,
выдохнет тихо.
Мех на ней мокрый,
в перчатке льдинка,
брови дрогнут
под белым платком,
лед она потрогает
теплым языком.

Глаза ее большие
полны серебра,
глаза ее решили
весь сад забрать.
В каждом – по деревцу,
маленькому-маленькому,
в каждом – по девочке,
в каждом – по мальчику.

А снег по воздуху
так тихо ползает.
Смех и возглас:
«Гляди-ка, скользанка!»

И она думает:
«Лет через двести
ваши умные,
красивые дети
на этом самом месте,
быть может, ответят,
хотя бы отчасти,
что такое счастье
и как жить на свете».

А метель крутит
и губы студит…
Вот так и будет,
когда меня не будет.

Глазами, по мне скучающими,
посмотрел и сказал:
«Ну, ладно, налейте чаю:
уже пора на вокзал».

Я знаю, как мучит жажда,
глаза миражом слепя,
но мы в Стране, Где Каждый,
Где Каждый Сам За Себя!

Я говорю Вам братски:
со мною было то же.
Проделать путь обратный
никто Вам не поможет:
лицом бросаться в ворох
страстей, но не прощать,
и душу взяв за ворот,
«тащить» и «не пущать».

Как вылить воду горстью?
Вода бунтует вешняя!
Как выдернуть тот гвоздик,
на чем любовь повешена?

Смотри, гляжу я браво,
рубцы, где были раны,
плечам опять – до брани,
ногам опять добраться
до шпор и до сапог…

Я говорю Вам братски,
что больно до сих пор!

Небитых двух за битого
дают, а Вы забыли.
Живите Вы. Любите Вы,
не как меня любили.

Я ж не просила полночи
и шепота до света,
а я просила помощи,
покоя и совета.
Не надо слов любовных,
не надо «обожать»,
и – нет, я не виновна,
не надо обижать!

Ты прав: зачем опять твердить, что молод
ты, и твой шаг упруг, и мускулы грубы,
и мне ль не знать, что неустанен молот,
долбящий жертву у тебя в груди.

От униженья отряхни колени,
и пылью всех дорог глаза запороши,
не видь, не слышь, не помни, не колеблись,
и песен не слагай, и писем не пиши.

Прощайте! Ну, прощайте!
Я не желаю счастья:
прохлады и пощады,
как это дно песчаное,
как темный лес с ключами,
как озеро с лещами,
как облако с дождями…

Ну, выходи с вещами!

Меняю кожу, как змея,
и подымаюсь, не своя,
вся новая и вся чужая,
забыв себя и унижая.

Но машет прошлое хвостом:
«Я не о том, я не о том!
Как здесь не прибрано, как зябко…
Молчу! Не бей меня, хозяйка!»

«Нет!» Неистовый привет
разрушения и бунта,
он врывается, как будто
в темноту – фонарный свет.

На единственной струне
песню тонкую заводит
и гуляет по стране:
по полям и по заводам.