Валерий Скоров: Для Вселенского добра

Щемящая любовь мне грустью улыбнулась,
И памятью былой встревожила река,
Берёз неувядающая юность,
Село вдали, поля и облака.

И русской осени багряное раздолье,
В которое влюблен был Левитан,
Пьянящее и горькое снадобье,
Увы, не заживляющее ран.

Серебристое дыхание,
От воды идёт тёплый пар,
Утро раннее, утро раннее,
Это ж, Господи, такой дар.

Река, река, твоя рука —
Она нежна, она легка.

Словно первое узнавание
Голубых твоих, добрых чар,
Словно первое ты свидание,
Чудо тихое, Божий дар.

Река, река, твоя рука —
Она нежна, она легка.

И летит, река, по твоей воде
Птица белая к золотой звезде,
Птица белая – то моя ладья,
А звезда, звезда – то мечта моя.

Река, река, твоя рука —
Она нежна, она легка.

Телефонная трубка —
и вдруг тяжела, словно штанга.
Голос дальний обрушил
громаду в две тысячи лет.
Мол, от пули дурной…
на спине аккуратная ранка…
Мол, нелепо убит —
и его на Земле больше нет.

Трубачи и поэты,
огромной Вселенной скитальцы.
Слезы сохнут от гнева,
пустыней горячей щека.
Не на трубке, на горле
сомкнулись без жалости пальцы,
И она захрипела
смертельной тоскою врага.

Обнаглевшее Зло
разливается смрадом по миру
И в зловонную пасть
льёт искристое наше вино,
Но бессильно оно
уничтожить и Песню, и Лиру,
Ибо вечны они,
как и вечны Любовь и Добро.

Кто считал, сколько нот
есть у крика, у плача, у стона?
В обретённую Новь
ляжет тихо солдат и поэт.
Завершился Исход,
но не бой Александра Алона,
Чья горячая кровь
чистой краской вольётся в росу.

Мы уходим из дома,
Оставляя весь мир в стороне,
И не сходим с ума
В этой самой счастливой стране,
Принимая её,
Ни на миг, ни на час не любя:
Это всё не своё,
Не с тобой, не твоих, не тебя.

Да, конечно, везде
Может злобная пуля достать,
И повсюду людей
Не учить воровать, убивать.
От Судьбы не уйдёшь,
Где угодно достанет Судьба,
А убогого нож
Не считает за ценность слова.

Он сегодня убит.
Затаилась трусливая ночь.
Мое сердце болит,
Лишь болит, но не в силах помочь.
Как таких уберечь?
Честь свою не унизят мольбой,
Лучше головы с плеч
И неравный, но праведный бой.
Жил и пел для людей,
Со струны не снимая руки,
Десять тысяч ножей
Не изменят у песни строки.
Заполощет рассвет,
И оттают от страха сердца,
И придёт к ним поэт,
И утешит любовью Творца.

Уходят поэты,
уходит дыханье ветров.
Не просьба о рае,
а рифма на мёртвых устах.
И кто отделяет летящих
от трезвых голов —
Не знаю,
но вижу поэтов на лобных местах.

Вот спазмы у горла,
а взрослые слёзы не лгут,
Еще один к вечности
выстрадал рано тропу,
А люди не верят
и песен и праздников ждут,
А смерть так внезапно
его подкосила судьбу.

Он выжил в сраженье
и выстоял против колонн
Ещё в ту войну,
где на Южном был танковый бой,
Но память хранит это звонкое —
Саша Алон.
Он встанет, я верю,
омывшись живою водой,

В траншею, в атаку,
где павшие тоже нужны,
Он Землю Святую
неплохо умел защищать,
А рядом Израиля встанут
живые сыны,
Чтоб лесу извечно расти,
зеленеть и стоять! [1] «Гибнут листья, опавшие в осень, чтобы лес оставался стоять» (Александр Алон).

Была же кухня и стакан вина,
И едкий дым дешёвой сигареты,
И друг сердечный – вот и вся страна,
Кусочек обитаемой планеты.

А за окном чужой и страшный мир,
Неласковый, недобрый, непонятный.
На нашей кухне немудреный пир
Да на скатерке старой только пятна.