Тимофеева Наталья: На склоне пологой тьмы

Минуты листают пространство размеренно-скупо,
Бежит из-под ног прямо в прошлое занятость дня…
Вздыхает соседская лошадь с коричневым крупом
И белым лицом своим смотрит как раз на меня.

Я ей говорю – не грусти, всё осилится ладом,
Ты вспашешь надел, я колючки спалю и листву…
А вечером будем с тобой, как побитые градом,
Стоять ошалело и молча смотреть в синеву.

Твой год наступил, говорят, он счастливый для многих,
Кто ходит в упряжке из дел и не ропщет на жизнь.
И нас с тобой, лошадь, хромых и немного убогих,
До счастья тупого совсем измотал альтруизм.

Красавица лошадь, я тоже сегодня красива,
Хоть время моё не девичье стремится к концу…
Седая моя на ветру развивается грива,
И глаз неуёмная зелень подходит к лицу.

А что нам терять, мы свои обскакали надежды,
От вечности можно ли большего в мире желать?
Смотри-ка, весна гомонит на дворе, как и прежде,
Когда ты сосала свою лошадиную мать…

Немного дождя и ветра,
Немного туманной мглы,
В окно постучала ветка,
Чернеют дерев стволы.
В гнездо возвратился аист
С отметиной на крыле.
В пенаты свои вселяясь,
Он клювом кивает мне,
Мол, видишь, я здесь, я рядом,
Весна осенила мир,
Какое столетье кряду
Я – здешних краёв эмир.
Мои эти реки, кряжи,
Рассветы мои, земля,
Закаты мои и даже
Ты тоже теперь моя…
Не спорю с ним, он – мужчина,
Ему с высоты видней.
Весна серебрит долину
И нас красотой своей…

Со звонницы небесной соловей
Рулады рассыпает дивным горлом.
Над свежей нежной зеленью полей
Пространство полог мартовский простёрло.
Бежит, звенит, трепещет первый звук
Бессонницы земли, любовной песни.
Окончен путь печалей и разлук,
Пичуга свищет: «Оживи, воскресни,
Раскрой свои объятья новизне,
Пусти в себя тепло, зачни цветенье…»
И так спокойно, сладко стало мне,
И так легко до головокруженья!
А солнца луч разрезал облака
И ровным светом опоясал горы,
И заискрилась вечности река,
Заполонив весенние просторы…

Бесчувственно луна глядит не спящим оком.
Ей нечего сказать, она полна собой.
А в сердце снова лёд, а в сердце одиноком
Звучат слова любви не в лад и вразнобой.

Нам не понять себя и, как понять друг друга,
Когда вся наша жизнь – сиюминутность сна?
Ведь я тебе никто, – не лада, не подруга,
А без любви, увы, мне эта даль тесна.

Мне без любви луна – пустое наважденье,
Знакомый белый круг и больше ничего…
А сердце рвёт печаль, в нём смертное томленье,
Рассудочность судьбы – не будущность его.

Припал к груди твой зов, пустая бездна ночи,
Стеклянный звон проник в мой воспалённый ум…
Воспринимаю явь сегодня я не очень,
И все её слова – лишь отдалённый шум.

Но, где искать молву, наполненную смыслом?
Лишь смерть всегда права, она одна права…
А Млечная дуга искристым коромыслом
Раскинулась в тиши, как над бездоньем рва.

И здесь, на дне веков, в колодце невозврата,
Где на исход любви молитвы не прочтут,
Я, одичав от чувств, что для тебя не святы,
Освобожусь сама от этих страшных пут.

И буду чуть жива, но выстою, я знаю.
Мы не равны с тобой, и в этом вся беда.
Но я тебя своей судьбой благословляю,
Хоть не постичь её мужчине никогда!

Сомкнулось веко прожитого дня,
Глухая ночь беззвёздна и безлунна.
Поёт в печи голодный бог огня,
Трещат поленья жарко и бездумно.

Витают сны в избе под потолком,
Прозрачных крыльев их прохладны взмахи.
И каждый сон подвязан узелком
К моей старинной вышитой рубахе.

А главный сон, от мыслей распалясь,
Горячечных идей бредово-полон,
Как тьмы бездонной первобытный князь,
Стоит в дверях в хламиде долгополой…

Одни и те же сны из года в год
По заведённой памятью шарманке…
Но ночь кладёт очельем тонкий лёд
На лоб, врачуя бед моих проранки,

И гаснут сны в предутренней тиши,
Как наважденье прожитого века.
Моя душа на новый круг спешит,
И день грядущий отворяет веко.