Юрий Кузнецов - Русский узел. Стихотворения и поэмы

Какая мысль, скажи, тебя ломает?
В одном часу двоятся ночь и день.
Метался призрак: — Что меня сжимает? —
Объятия мои, — сказала тень.
Сдирая тень, он по земле бежал
И землю длинной смертью заражал.
И обгорел по контуру той тени,
И рухнул перед миром на колени.

В глухой тоске по юности прекрасной
Я вижу мысль, конец ее ужасный:
Земля мерцает, кое-где дымится
Обломком крика скудное жилье.
Чтоб не сгореть, на тень садится птица,
Но лапы отсыхают у нее.
Край обратился в жгучую пустыню.
И пересек ее один из всех, —
Кто обмотал пяту девичьей тенью.
Но было его имя —
Ахиллес.

Ночь.
Гроза белым углем обводит контуры мира
И тут же стирает.
Мрак.
Каждую ночь
Соседскую девочку провожает некто с зонтом
и в калошах.
Каждую ночь!
Гроза белым углем обводит ее фигуру
И тень от зонта
И тут же стирает их.
Каждую ночь
После того, как она исчезнет,
Зонт и калоши еще долго стоят на улице.
Каждую ночь!
Я однажды не выдержал:
— Эй, кто бы ты ни был, зайди! —
Гроза белым углем обводила контуры мира,
И я различил слабый стук.
Я открыл дверь —
Передо мной стояли зонт и калоши,
Зонт и калоши,
А дальше следы, идущие из ниоткуда.
Я покорно принял зонт и в угол поставил калоши
И не гасил до утра в комнате свет.
Днем я обнаружил, что зонт и калоши исчезли.
И в эту ночь
Гроза белым углем обводила контуры мира
И тут же стирала.
Мрак.
И в эту ночь
Провожал ее некто с зонтом и в калошах.
И в эту ночь!
Гроза белым углем обводила ее фигуру
И тень от зонта
И тут же стирала их.
До утра улицу стерло — всю!
Со следами калош в пустоту обрывалось
пространство,
И девочки той больше не видел никто.

Я стоял на посту,
на котором стреляют на шорох,
если желают живыми вернуться домой.
В воздухе стало странно мерцать и блестеть,
и я уловил в нем дыхание лишнего звука.
По долине катился
копошащийся шепот, шуршание, шелест и плеск
туго сцепившихся бабочек.
Циклон насекомых накрыл меня с головой.
Я задохся, ослеп и упал,
но, вспоминаю, стрелял —
три раза, и все наугад.
Как только рассеялось,
я обнаружил в долине
три длинные тени расстрелянных бабочек,
отброшенные от меня.
Две уходили вдаль,
а третья была покороче
и обрывалась о темный предмет.

Я подошел,
по нити запекшихся тварей
я подошел.
Это был человек,
в его теле порхала последняя бабочка.

Когда встает природа на дыбы,
Чт о цифры и железо человека!
Ломают грозно сонные грибы
Асфальт, непроницаемый для света.

А ты спешишь, навеки невозможный
Для мирной осмотрительной судьбы.
Остановись — и сквозь твои подошвы
Начнут буграми рвать тебя грибы.

Но ты не остановишься уже!
Лишь иногда в какую-то минуту
Ты поразишься —
тяжести в душе,
Как та сопротивляется чему-то.

Усыпил нас большой перегон,
Проводник и кондуктор исчезли.
Говорят, отцепили вагон
На каком-то безвестном разъезде.

Мы, не зная, из окон глядим.
Только поезд пройдет вдоль разъезда,
Нам покажется — мы не стоим,
А безмолвно срываемся с места.

Только он промелькнет — обнажится
То же зданьице, поле окрест.
То умчится, то снова примчится
Наш вагон на пустынный разъезд.

Закрой себя руками: ненавижу!
Вот бог, а вот Россия! Уходи!
Три дня прошло. Я ничего не слышу
И ничего не вижу впереди.

Зачем? кого пытался удержать?
Как будто душу прищемило дверью.
Прислала почту — ничему не верю!
Собакам брошу письма — растерзать!

Я кину дом и молодость пропью,
Пойду один по родине шататься.
Я вырву губы, чтоб всю жизнь смеяться
Над тем, что говорил тебе: люблю.

Три дня, три года, тридцать лет судьбы
Когда-нибудь сотрут чужое имя.
Дыханий наших встретятся клубы —
И молния ударит между ними!

Женщина, о чем мы говорили!
Заказали скверное вино.
И прижались в этом зимнем мире
Так, что место заняли одно.

Только шли минуты год за годом,
Каждый душу сохранить хотел.
И с одра морщинистым уродом
Встал, как лишний, след от наших тел.