Дмитрий Луг: На Лугу бескрайнем. Озарение

И он лукаво был двуличный
В своих стараньях неприличных,
Будто сводил в стремленьях личных
Со мной счета…
А мрак критичный
Не оставлял мне ни черта.

И между нами невидимкой,
Как пропасть, пролегла черта,
Где он – безмолвный сатана,
А я же – просто,
просто Димкой
Дышал от ужаса едва —

Лежал безвольно обездвижен,
И голос, что был еле слышен,
Всё громче тембром наливался,
Всё звонче в глушь уже вонзался —
Всё громче,
звонче,
больше,
выше.

Эй, Демон, кто ты? – я кричал —
И почему меня не видишь?
И почему совсем не слышишь? —
Ведь столько лет во мне страдал —
Тебя всегда ночами ждал…

Эй, Демон, как же твоё имя? —
Смотри. Смотри. Вот здесь – я, Дима,
Но он настойчиво пытливо вбирал
И внюхивал ноздрями вымя,
И взглядом стылым угрожал.

Кто ты, скотина? – я стонал
Сначала бережно-пугливо,
И снова в крик неумолимо
К сатиру чаянно призвал —
Так отзовись, глумной шакал.

Иль разорву тебя в мякину,
Как разношёрстную перину —
Но вновь в порыве сознавал,
Что дьявол сам меня ковал
К давно остывшему камину —
То был финал…

Финал. Конец, где всё зависло,
Затёрлось, смылось и пропало,
И моя сущность обнищала —
Лишь тот двойник в муре оскала
Водил лапищей так же быстро,
Из чёрных век бросая искры.

И было холодно и склизко.
И было муторно и низко.
И я дичал…
И вспомнил я о самом близком.
И понял, что был эгоистом.
И зарычал.

А Демон встал и поклонился,
Как будто только что явился
Из дальних стран.
И лик его преобразился,
И показалось – бес влюбился,
Но всё молчал.

И тут, как призрак, растворился
И прекратил,
растаял,
скрылся
Мой вещий сон.

Блуждает эхом ответ со смехом —
С противным смехом, обвитым грехом,
И в унисон —
Слова те слышу, что воскрешают
и вопрошают,
суть упрощают —
Не он тот Демон, а ты, Димон.

Разрыдалась неистово круча,
Испаряясь обильною влагой,
И надрывным безволием муча
Дни последние, ставшие сагой
НабатИма ристалищ затейливых
На аренах нетленного зодчества —
В пирамидах, засыпанных временем,
До Колхиды античного творчества.

Ломая звуки, чёрство вывернув язык,
Гниль на отшибах сквернословно соскребая
И набивая этой мерзостью кадык —
Он в остроумии хмельном чудил, слагая.

Не умаляя пыл взорвавшихся серпов,
Валил, безбожно наплевав на воплощенья —
В коих молол жестоким смыслом жерновов,
Перефразируя теорию сложенья.

В рукав замыкав козырных вальтов и дам,
Всегда знал выход из благого утешения
И не боялся перекрасить – Аз воздам
И зачерпнуть из лужи горького лишения.

Где короли с тузами потеряли власть,
А двойки, тройки и шестёрки обложались —
Ему давно на это царствие покласть,
И одному дано понять, кем порождались.

И для чего весь тот отстойный сенокос,
В котором духом и карающим намёком,
Втыкая вилы в ухо, глаз и хлипкий нос,
Он вырывал кишки, не жалуя упрёком.

Всего лишь чёрный нелогичный поэтант,
Отброс поэзии, не внемлющей похабству,
Упавший нехристь, загрязнитель, дилетант,
Червяк паршивый, уподобившийся чванству.

Прёт напролом – зачем, что движет чудаком?