Владимир Безбожный - От старости к молодости. Стихи. 1957–2016

Может быть, они шепчут о прошлом,
Как сидел здесь бродяга – беглец,
Думал:
– Хлеб ещё дома не скошен…
Где для всех он давно был мертвец.

Или волны мне шепчут о ссыльных,
Кандалами гремевших в метель,
О княжне, что на лошади взмыльной,
Едет к мужу под дождик в купель.

Или шепчется в страхе от крика
Пролетающих рельсами птиц,
От рабочими поднятой кирки
На престолы царей и цариц…

Нет! Сейчас волны песню заводят
О сегодняшней жизни людей,
Потому они так колобродят
С каждым часом сильней и сильней.

Не расскажешь о чудных свершеньях
Тихим шёпотом, плеском в камнях,
Здесь нужно ораторий гуденье,
Чтоб воспеть нашей жизни размах.

В одном дворе —
не скажем где,
За годом год
Барбосик рос.
До двух годков
почти нигде,
(Лишь во дворе)
не лаял пёс.

На третий год
он как-то смог,
(Путём подкопа)
выйти вон.
– Прощай мой двор, —
сам тягу в бок.
И он попал
на полигон…

Пытает пёс
свой громкий лай,
Теперь щенка
давно в нём нет.
Ему степную
ширь давай,
Он хочет весь
увидеть свет.

– Когда в дали
лежит простор,
То должен быть
навек забыт
Мой прошлый лай
и детства двор.
– Так думал наш
один пиит…

Кружится волчком
И в лицо снег целует,
Спектральным зрачком
Из неведомых улиц,
Столбы с фонарями
Плывут, как из ямы.

Иду в эту ночь,
Дед Мороза чтоб встретить,
Подарки помочь
Донести малым детям.
А может в ударе
И мне он подарит…

Не надо конфет,
Леденцовых лошадок, —
Зайду сам в буфет,
Где такой же подарок.
Он дал бы немного
Стихов мне в дорогу.

Мы рвём листы с календаря
Своей безжалостной рукой…
Так день за днём, порою зря,
Текут года в века рекой.
Ревёт она, когда дожди,
Плетётся тихо в жаркий день,
От бурных рек опасность жди,
От мелких – чаще видим лень.
Вся жизнь людей фонтаном бьёт,
Когда в душе сплошной полёт.

Из сотен тёмных окон
Горит одно – у нас:
Поэт с трудом по строкам
Здесь пишет спецзаказ…

Под сонный свист коммуны
И вздохи мне в укор,
Я Музу бью по струнам,
Веду с ней разговор.

А веки, словно шлюзы,
Хотят закрыть глаза,
Но их стотонным грузом
Я двигаю назад.

Стихи почти готовы,
Братва спит мёртвым сном,
А я за рифмой новой
Пускаюсь в ночь бегом.

Не жизнь, а море по колено
Пьянчужке в развесёлый час,
Им выдаётся в винном плене
Свинячей этики запас.

Народу много – он такой хороший,
Стоит толпой, укрывшись от пороши.
Трамвай пришёл и я, подобно ноше,
Людской рукой был в двери вброшен.

Сдавили здорово меня, не скрою,
Подвесился аж на толпе, не стоя…
Но лучше быть раздавленным толпою,
Чем одиноко умереть в покое.

Гудит сквозь треск печурка,
А мысли о былом:
Сидел, как я, наш Шурка
И нежился теплом.

Готовил здесь поджарки
Счастливейший юнец,
Но в сорок третьем жарком
Сразил его свинец.

По жизни шёл немного,
Всего семнадцать лет, —
В песок свела дорога,
Где тёплой печки нет…

Идёт, снега раздвинув,
Двадцатая весна.
А мать, как в ту годину,
Притихла у окна.

Прошли года страданий,
И слёз она не льёт,
Но ноет в сердце рана,
Всё в тайне сына ждёт.

Мороз стоит трескучий,
Весь город от него продрог.
Он сжался мёрзлой кучей,
Укрылся в иневый полог.

Трамвай ползёт под скрежет,
Пронзает напряжённый слух.
Народ мелькает реже, —
Мороз захватывает дух.

И мы, под ветром жгучим,
Полусогнувшись, все в бегах.
Тяжёлым зимним тучам
Нашлась лежанка на домах.

Краснея от мороза,
Вдруг солнце улыбнётся нам,
И сразу, будто розы,
Плывут по блёклым небесам.

Суров и твёрд седой гранит,
Не вымолвит ни слова.
Он имя громкое хранит
Василия Серова.