Федор Метлицкий: Родина всех. Сборник стихов

Нас формирует день – тематикой редакций,
Каких-то юбилеев, дат, погод,
И мысль в своем вниманьи – адаптаций
Лишь результат – куда ее несет?
День сам в себе, в истории – самоцелью
Куда-то раскрывает интерес.
А что – во вне, что всем, себе ли ценно?
А может, там вся правда позарез?

Зачем вам знать, как вырывали с кровью
все прежнее, а без него – не жить,
чтό в муке ожиданья в изголовье
безмерной чернотою оглушит?
Мать, перед тем, как тело уносили —
какому подотчетная суду? —
сказала сестрам:
– Чтобы все… красиво, —
на место ставя вашу красоту.

Роскошь отсвечивающего иконостаса,
Пышное золото – это ли рай?
Боже (кто знает?), спаси эту массу,
Выведи в твой поражающий край!
«Князя Игоря» ли декорации,
В оперном – родина подлинных чувств?
Древней ли веры в спасение краски?
Черные братья – уже чересчур.
Что за мистерия – не для игры там
Души в надежду всерьез вовлекла?
Спор философский не кончен – открыта
Тайне душа и в грядущих веках.

Вновь поэты – о торжестве лесном заснеженном,
Не узнав вековечных оттенков тоски,
Вновь рождественской сказкой мечты отдаленной
Мир весь сентиментален, себя не открыв.
В детях – счастье все позабыть – космонавтов
В дивном блеске игрушек планеты иной.
Ну, а мир – он все давно понимает,
Чтобы вспыхнуло так беззаботно оно.

Смеется человек. Смеется гостья.
То смех забот и любопытства, пуст.
Какая бездна отделяет грозно
Ее от моей боли – не пробьюсь?
Какая глубина меня незнанья
Оставила в сиротстве бедный дух?
Но лишь пронзит чистейших чувств признанье —
Боль обнажится, утончится слух!

Выпускницы плачут, уткнувшись в цветы.
Что уходит – звонком безмятежным и вечным?
Ничего не известно, и больно не стыть
И не знать о несбывшемся и не встреченном!
Это жизнь – нестерпимо манящая даль,
Только даль, пусть будет их путь заурядным,
Жизнь всегда начинается. Мы – навсегда.
Пусть ничто не свершилось – таимся зарядом.

Встреча двух союзников – слез исторженье —
Разве я такого не испытал,
Как того пораженное воображенье,
Кто на Эльбе себя схоронить завещал?
Был и я на встрече народов размытой,
Открывалось и мне их иное лицо.
Непонятное в душах было разлито,
Слов в открытую не было у подлецов.
На всемирных ярмарках – зорях грустящих
О единстве, где жить мне не суждено,
В ритуалах сделок – доверьях светящих,
И угаснуть им в памяти не дано.

Не привычные вечера
В дни рождений и даты фиксированные —
Собирает нас вечная страсть,
Чтобы лучшие годы не сгинули.
Так в слепящую даль Одиссей
Уходил, как в мираж бесконечный,
И вернулся ни с чем, поседев,
Пожилой Пенелопе навстречу.

Ставшая иной, природной драмой,
Ясная Поляна в естестве.
Занесло меня из жизни странной
В мир иной чистейших горьких вер.
Как целебны соприкосновенья
И слияния с чужой судьбой,
Чьи страданья, боли, возрожденья
Хоть на миг становятся тобой!
Наконец открытые глубины
Человечьей боли и надежд
Мне ясны, и нет судьбы-чужбины
Нам чужой, и мы едины впредь.
Общая ль судьба? – в лесу затерянной
Без креста могилки – мы одни.
Как хотел он раствориться в вере
В вечность, шелестящую над ним.

Поражают свежестью розовой туши,
Веселят роскошно парные куски.
Поросята белы, окровавлены уши, —
Как христосики, сняты с крестов – на лотки.
Чье-то мясо хваля: хорошо от склероза!
В шубах пара прошла, как будто в броне.
Ни намека сомнения, ни вопроса
(Жизнь в бездумно сосущем чреве – прочней).
Смотрит доченька в страхе: «Какая гадость!»
На костре опаленная шкура бела.
«Поскорее уйдем!»
«Ну что ты, не надо».
И такая боль за родную ожгла!

Математика – отсвет родного в глазах,
Упоенье отдачи – в сухих теоремах.
Как хотел Пифагор эту точность назвать,
Увидать божеством на Голгофе схемы!
Математика – логика божества,
Жизни формула, или зачем заниматься?
Что-то сердце кольнуло, вдохнулось едва, —
То решенье неверное жизнью оплатится.