Пузырьки и термометры, зубы в стакане,
фотографии, перечни дел и забот,
прилегавшие к телу носильные ткани —
принимавшие форму, впитавшие пот.
Как печально предмета тщедушное тельце!
Как печальна должна быть предмета душа:
прослужил столько лет – и лишился владельца.
Как болезненна память, покуда свежа…
Он висел в изголовье хозяйской постели,
прикрепленный умелой хозяйской рукой.
Во дворе поливалки и птицы свистели,
как всегда стрекотали с утра день-деньской.
Голубой, точно карта, что, вместе с буссолью,
позволяет рассчитывать правильный курс,
восхваляя цыпленка с зеленой фасолью,
календарь безошибочно вычислил вкус.
В двух шагах от весны – самой поздней зимою —
он докладывал четко, как бравый солдат,
что приходится Пурим на двадцать восьмое,
и на том обрывался границею дат.
Был конец февраля, середина адара;
по оврагам мимозовый плыл аромат.
И висел календарь – очевидец удара.
И в окне кипарис был высок и космат.
…Ты идешь по когда-то знакомому дому,
в непривычно-привычной его тишине.
В средней комнате время течет по-другому,
и система отсчета висит на стене.
Сентябрь 2010
(*) делоникс королевский (лат. )
Еще играли гребни алой пены
на августейших изумрудных кронах
могучих выходцев с Мадагаскара,
но осень, чьи успехи постепенны —
во множестве процессий похоронных —
ждала как неминуемая кара.
Под широчайшим плоским балдахином,
оберегающим покой монарший,
редел и уходил в прорехи сумрак,
и оставалось в кодексе старинном,
вобравшем жизни стольких персонажей,
страниц с раскраской – ровно на полсуток.
Лист—папоротник отделял двойчатки
и осыпался золотой тесьмою,
подготовляя почву для итога;
и комкались пунцовые початки,
а лепестки с пурпурною каймою
белели, как сенаторская тога.
Но исполинских тел и сухожилий
упрямой мощи вовсе не ослабил
тот, кто задумал их лишить регалий.
И, обнажив клинки зеленых сабель,
клялись деревья, что умрут – как жили…
А под землей их корни пролегали.
Ноябрь 2010
Paul Cezanne: мир и метод
Тому, кто умирал, а жил – внезапно,
кто чудом был избавлен от гарроты,
природу мира (или мир природы?)
дано постичь по методу Сезанна.
Глаз, ублажаем цветом, замечает
торжественную грубость очертаний.
А дальний план очищен от мечтаний.
Незыблем. Плоск. Суров. И не мельчает.
Вид голых скал, палимых в полдень душный,
и хвой вечно—зеленые мотивы —
объемный мир, лишенный перспективы —
линейной, временной или воздушной.
Единым образом – пусть многолико,
но в равноденствии, в солнцестоянье —
все отстоит на равном расстоянье,
равно достойно и равновелико.
Декабрь 2010
Послание из будущего
(Становление небытия)
В прикупленные метры под плитой,
по нашему обычаю, без гроба,
его уложат. Ставшая вдовой
теперь, как говорят, лишится крова.
Покойник оказался молодцом —
фламандский тип, душа мужского клуба:
в прочувствованной речи над отцом
сын описал его как жизнелюба.
Слова чтеца ложились важно в пыль,
как болеутоляющие капли.
Возможность смерти претворилась в быль.
Лопаты и кладбищенские грабли
обыденное дело довершат,
продолжив ровный ряд могильных грядок.
Кладбищенские метлы прошуршат
в поселке мертвых, ценящем порядок…
Привычный круг, привычный обиход.
Ты сам еще не сед, в дугу не согнут.
И все же дней неуследимый ход
подсказывает: этот круг разомкнут.
Здесь выпадения знакомых лиц,
«известных» лиц упавшие личины
и факты, что от скверных небылиц
неотделимы… и неотличимы.
Произнесешь обычные слова —
в них слышен шум чужих, фальшивых дикций…
Прошу вас, зачитайте нам права:
мы на пороге новых экстрадиций!
Фрагментом неземной (пока ты жив),
еще аморфной, сущности костлявой
из будущего вышел этот шип —
твой выговор, глухой и шепелявый.
Март 2011
Юбилейные строфы
(Как этот день)
Пылал – и становился пеплом;
истлев, пропал за горизонтом.
Спешил он вслед собратьям беглым,
сгоревшим так же нерезонно.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу