Николай Судариков - Похитители конфет

Готье-Дюфайе по Хамовникам бродит,
ступает неспешно в ухоженный сад,
на листьях скрипящих начищена обувь
для бабочек ранних и поздних цикад.

На даме и креп и полоска вуали,
какая же церковь пред ней устоит!
– О, вы бесконечно, наверно, страдали?
– Да что вы! я рада мечту позабыть!

Заломлен непрошенный фетр аппарата,
треногой расставлен смущающий стыд,
не знаю, душа моя в чём виновата,
но нужно страдать и наверно любить!

Святой горы снетки мелькают,
а под берёзой – тишь да гладь,
с листвой намокшей опадает
листва, чтобы листвою стать.

Жена знакомо окликает,
на стенах золото и медь.
И Русь такая-растакая —
не объяснить и не прочесть!

Снетки в затоны увлекают,
а времени не разглядеть!
Кукушка в чаше не смолкает,
чего ж молчать! Ты ей ответь!

Иного не бывает счастья:
Крестовский, солнце, облака,
нас обнимает визг девчачий,
пошёл им мячик подавать!

Гуляем людно по тропинке,
прильнув к Елагину дворцу,
брусничные смеют косынки,
и мой прикид идёт к лицу!

Воскресные гребут к нам лодки,
волну качает пароход,
трещат без умолку трещотки,
но ни одна не подойдёт!

Волнуется и влюблена
любовь, – конечно не до гроба!
Война окончена, война…
и мы с тобою живы оба!

В саду, где и мундирам тесно,
ты руку подаёшь цветам,
и им, наверно, это лестно,
но ты не пан и не сильван!

Вдоль грота тянутся аллеи
коптится факел на парчу,
какие глупые затеи —
скрываться, хлопать по плечу!

В прудах взрывающийся ботик
от всех торопится шутих,
взойдём на шаловливый мостик,
подставим лоб, их искусив!

О, за зелёною невзгодой
на гобеленах рог охот!
Какая чýдная погода,
уединяет парк и грот…

На кронах отблески заката,
гривастых львов и львиц наряд,
как эхо камень многократно
в воде выплёскивает взгляд!

Набат осенне ослепляет,
лес отдыхает от тепла,
гарцует вместе с Николаем
углём очерченная мгла.

В просветах проплывает лодка…
она могла с тобой уплыть!
Но день объятиями соткан,
а ночь, наверное, не спит!

Огромный лещ копченьем сломлен,
Чудскому озеру земляк,
вид из окна закат запомнил,
локомотивных вспышек зрак.

Через пути к автовокзалу
нас нагоняет листопад,
солдат винтовку отставляет,
но сам себе уже не рад!

А ветер гонит многократно
из Азий нас и из Европ…
Жизнь впечатленьями богата,
кому-то может повезёт!

Уютно раздели с Аксиньей,
в пределе чёрным чудотворцем
огонь со свечкою чадящей
и образ, отблеском летящий,

лови на матовой святыне.

Какие лики льнут на стену?
поплыли из подзоров, кружев,
и трон, что лавка без гордыни,
колонны ближе, своды уже.

И где-то в вышине лампады,
раскачивая пол и фрески,
несут евангелий оклады,
вечери тáинственный ужин.

Звон оконный носит вечер,
доберусь ли я до пахот?
Мы условились о встрече,
село солнце, будто яхонт.

И пустынно в тихом сквере
на оградах, на палатах.
И к какой приткнуться двери?
Облака на буераках.

Чердаки нас ждут поэтов,
прочитал – за то и выпил!
И художники за это
прикрывают нас портретом!

Ты улыбнулась – жизни хрупки,
дорогу снегом замело,
под муфтой ели скрыли руки,
берёзы сморщили чело.

Все камни враз заговорили,
отдав и силу и тепло,
и кружевами заслонили,
на скатерть мукою легло.

По пояс ноги повязала,
игрушкой звякнула, дрожит,
сняла сапог – не помешало.
Но кем же царь тогда убит?