Александра Давыдова - Девять жизней

Некто
машинный, фонарный
пылит, суетится, рокочет,
царапая скорлупу, за синью которой
ворочается, гукает, дышит
живой звездоокий…
Кто?

Млечный Путь разделав на звезды,
астролябией в небо целя,
трое мудрых метили мелом
траекторию новой.

Трамбовали мира поверхность,
шли на Запад, стирая обувь,
трое нищих с Таврских отрогов,
обращая диск в сферу.

Три жреца в истертых одеждах
на ступенях Халдейских храмов
собирали смирну и ладан,
призывая в мир веру.

Во дворец доставлены тайно,
отвечали легко, по делу
три посланца дальних пределов
в стольный Ерушалаим.

Три жреца, три мудрых, три нищих,
три посла к лачуге с дарами
поутру подошли и вышли —
все двенадцать – тремя царями.

Мы заперты в клетках разных на белом поле
тетрадных страниц, в море росчерков лиц,
клинышков синих птиц, немых, так же, как мы,
флатландцы, па чернильного танца.
По линиям слепо рвемся за край слева – в
трехмерный май, март, июль – выбирай.
Вверх с полушажка падаем в ночь зрачка.
Где-то в ночи обращаемся в звук, спешим с
воскресеньем.
Томно,
трудно срываемся с губ:
Я помню
чудное мгновенье.

Спят деловые бланки на столешнице стопкой.
В суды, в комиссии, в банки – опять повернулась
Ананке ко мне аппетитной попкой.
Мушку ищу в ложбинке, лазейку для поцелуя,
что у турчанки Хафиза: вдруг раздумает злиться
злодейка, гетера, лгунья?
От неожиданной ласки личико враз откроет
Гюльчатай Демокрита.

Жаль, Оккамова бритва Venus Embrace не ровня.

Кто нас двоих провел по этим тропам —
в дурман пруда, под сень семиметровых
осин – вокруг да около вести
игру в слова,
чтоб к ветреным шести
все паутинки снова оборвать,

чтоб неохотно под руку к воротам
длить расставанье, слышать Нино Рота
откуда-то из суеты, извне
едва-едва,
как рыбы в глубине
дыханье слышат телом. Невпопад

закованная в трубы Самотёка