Михаил Огарев - Вечеринка на веранде («Горечь»). Роман-маска в стихах

При движении быстрых, больших самолётов
В бирюзовых высоких, пустых небесах…
А вот снег был загажен – от птичьих помётов
Испарения шли, как в конюшне. Но птах
Я не видел нигде и не слышал. И кроны
Всех деревьев – одно ледяное сукно.
Вдруг замолкли собаки. Кошачие стоны
По ночам прекратились… а им всё равно
Что январь, что апрель – разораться готовы
Лишь бы был подходящий самцовый настрой.
Не сбежали, не спрятались твари христовы,
Но вели себя тихо, как вор под чадрой…

21
А на пятые сутки закончилась водка
(Самогонку ещё берегли на обмен).
Пару раз собиралась и общая сходка —
Ничего не решили. До вздувшихся вен
На руках и на лбах вразнобой поорали
И опять разбрелись – кто куды, кто куда…
Крестный ход на дому у попа обсуждали.
В церковь шли неохотно: ни злая звезда,
Ни знамений таинственных… Странное дело:
Божий Свет налицо, электрический – шиш!
На вторую неделю дошёл до предела
Всех натянутых нервов "шумевший камыш" —

Ну, бичи, шишкари, браконьеры, бродяги…
Резво встали на лыжи – и скопом в тайгу!
Сброд, конечно, но тёртый и полный отваги —
То есть, винных паров. И от них ни гу-гу
Больше месяца… Многие всё же вернулись,
Вид – как будто мотали неведомый срок.
Кто свернули на запад – в крови захлебнулись
(Перерезали ночью). А вот на восток
И на север тем паче открыты дороги,
В смысле, тропы охотничьи. Только всё зря:
Хоть водой, хоть пешком, хоть в убогие дроги —
До Полярного круга одни лагеря…

И вот тут объявилось обратное диво:
Электричество дали! На время. А связь
Недоступна по-прежнему. Радио живо,
Но хрипит, будто вòлнами в спешке давясь.
Телевизор рябит, точно курочка-птица,
Что из сказки известной. И всё! Пару раз
Промелькнула цветная настроек таблица —
И опять полосатый экранный матрас.
"Лебединое озеро" хоть бы сыграли!
Наш народ бы скумекал: меняется власть.
"Ты откуда здесь взялся, Саид?" – "А стреляли!"
Никакого намёка – ни в карту, ни в масть…

И молчат телефоны… Хотя полагаю,
Что начальство всё знало. Не с первых минут.
Но когда потащились к замерзшему гаю
Оптимисты на запад разведать маршрут, —
Знало всё: что случилось, что дальше случится…
Ну а ставить в известность кого-то ещё
В Третьем Риме не принято. Воет волчица:
На подлёте Жар-птица, и вывешен счёт.
А его оплатить просто так невозможно!
Заигрались владыки, их девки, сынки…
Но держава огромна: пожертвовать можно
Кое-чем, но тайком. Объяснять не с руки.

А народишко выживет, справится, сдюжит.
Сам вопил: "Не война б!.." – так не ной, не убьют!
Постепенно привыкнет и даже заслужит
Понемножку из благ: поедят и попьют
От души, наконец, и от пуза. Жизнь-сводня
Живо форсу обучит, с гешефтом сведёт…» —
«И достанется грешникам милость Господня!» —
«Верно, Лена. Не всем, а кому повезёт». —
«Ты, видать, не из этих?» – «Не только. Посёлок
Не из них! И посёлков таких – не один
И не тысяча даже…» – «Хорошеньких тёлок
Выбирает себе дорогой господин

По особым приметам. О коих не скажет.
Тут таких не нашлось, так шта… Плачь иль не плачь —
Ничего не изменится!» – «Время покажет». —
«Четверть века прошло! Показало! Трепач…» —
«Для системы не срок». – «Для какой? Вон нацисты
Не смогли удержаться и столько». – «Они