Бондарь Викторовна - В мечтах не ошибаются. Стихи

Да… лучше не знать бы… но поздно – уже впросак
попали друг с другом. И что же, коль вышло так?
Я – дура, конечно, и ты – еще тот дурак!
Но я никого так отчаянно не любила.
…Я в жизни твоей побуду еще в гостях,
а после ищи меня в сводках и новостях…
вдруг выплыву где-то неся вожделенный стяг:
«Я им не болею! Ну, надо же! Отпустило!»

Поговори со мною о дожде,
о брошенной на паперти надежде,
что выписан уже сто первый стержень
«колючими» стихами о тебе.

Поговори… послушный телефон
все вытерпит и связь не оборвется.
Я сохранила наши с тобой кольца —
пусть пригодятся как-нибудь потом.

Твои слова о свадьбе и фате,
о том, какой же буду я невестой,
вдруг вспомнятся, и сердцу станет тесно
в межреберной звенящей пустоте.

Поговори со мною… не молчи.
Молчание – не золото, поверь мне.
Я год живу с незапертою дверью,
лишь потому, что ты не взял ключи.

Поговори о том, что мы должны
начать с ноля – со встречи в той маршрутке…
Но гулким эхом в телефонной трубке:
«вы абоненту больше не нужны»…

Не хватит, наверное, строчек и букв алфавита,
чтоб высказать, как без тебя я, родной мой, убита…
отсутствием нежности, ласки я наспех пришита
к потребности как-то цепляться
за хрупкую жизнь…
Пусть катятся слезы в рассветной, предутренней дымке,
я снова пытаюсь /все так же, опять, по старинке/
себя уговаривать, мол: «Ну, ровнее ты спинку!
держись, моя девочка! Надо!
Ты просто держись!»

А здесь без тебя та же жизнь: заморочки, работа…
и так же за пятницей /странно/ приходит суббота,
а с ней передышка и ломка – нехватка цейтнота:
быть занятой – это рецепт
от тоски проливной…
Иначе съедает нутро, раздирает когтями
больная потребность руками, как будто сетями,
окутать тебя и шептать: «мы большие, мы сами
со всей этой дурью управимся…
верь мне, родной…»

Себя уговаривать просто, когда ты готова —
любое случайное, робкое, нужное слово
бальзамом на душу. Не новость? И что тут такого?
Я с этим смирилась, срослась,
и почти что не в счет
апрельская прихоть – метаться от края до края,
внутри догорать, локти-крылья до боли кусая,
и знать где-то там ты живешь и с тобою другая…
Она тебя любит, конечно же…
как же еще…

Скрипнут половицы под ногой,
тишину спугнет кипящий чайник…
Сколько лет не виделись с тобой,
а сегодня встретились случайно.

Как тебе идут твои года,
волос с сединой, морщинок сетка…
– Ты меня, признайся, вспоминал?
– Каждый день… ну что, не слишком редко?

Я вдыхаю запах твой родной,
тот, что часто грезился и снился…
Сколько лет не виделись с тобой,
а парфюм совсем не изменился.

Разговора тянет полынья,
и нет сил удерживать поводья…
Оказалось, так же как и я,
ты сейчас практически свободен.

Я в тебя ныряю с головой…
эта нежность, ласка, губы, руки…
Сколько лет не виделись с тобой,
а как будто не было разлуки.

– Если честно, знаешь, я ждала,
что вот так зайдешь на чашку чая…
– Можно я останусь до утра?..
Как же я скучал, моя родная…

Дожди стеной который день —
бедняга-март совсем не в духе.
А мне так хочется в постель
твою… подальше от разлуки.

А мне так хочется весну,
чтоб зайчик солнечный в окошко,
чтобы услышать, как проснусь:
«Горячий кофе, осторожно!»

Пусть эта нежность /как волна
с песка смывает след прохожих/
стирает «все-что-до-тебя»
и счастье делает возможным.

Весенний легкий ветерок
пусть путает дыханье наше,
пускай из тысячи дорог
сойдутся две дороги раньше,

чем кто-то властный наверху
себе позволит замечанье,
что жизнь стирается в труху,
когда преграда – расстоянье…

И там, у счастья на краю,
как раз за точкою кипенья,
твое упрямое «люблю»
пусть станет для меня спасеньем.

Я с годами сделалась циничней,
эту жизнь измором брать – судьба,
но все так же балуюсь привычкой
узнавать как у тебя дела…

Времени в обрез и сносит крышу
от незавершенных горе-дел…
Скажешь: «Все путем!», – а я услышу,
как за год твой голос постарел.